Книга Ленинградский панк - Антон Владимирович Соя
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Офигеть, какой он все-таки крутой иногда.
– Да! Ура! – кричите вы с Тихоней, вскакиваете из-за стола, чтобы скорее обнять друга.
И тут Нинка выдает вроде как себе под нос, но так, чтобы все услышали.
– Ого, какой красавчик.
Лицо Тихони обиженно сморщивается, словно он собрался заплакать. Его везение закончилось. Карета превратилась в тыкву. Очень грустную тыкву на его плечах. Тебе его жалко, но нельзя же так сразу сдаваться. Что за тряпка? Эти отличники совершенно не приспособлены к жизни. Не то что ты и Дэн – отчаянные троечники.
– Привет, девчонки! Неплохо вы тут устроились.
Дэн бесцеремонно вставляет табурет между Тихоней и Нинкой и плюхается на него.
– Чего пьем?
– Уже ничего, – бурчит Тихоня, нервно надевая рубашку.
И, правда, пиво-то кончилось, а ты даже и не заметил.
– Больной отдал Тихоне бас, – отчитываешься ты Дэну о проделанной работе. – Так что у нас есть басист с инструментом.
– Отдал? Круто. – Дэн смотрит то на Нинку, то на Мурзилку. Нельзя сказать, что тебе это нравится. – Блин! Если бы вы знали, во что мне обошлась эта гитара.
Вот любит же чувак напустить туману. Можно подумать, душу он там отдал за эту гитару. Девственностью расплатился. Позер несчастный! – кипишь ты внутри праведной злобой, но подыгрываешь другу:
– Что, Ленка отдавать гитараху не хотела?
Дэн гримасничает, словно борется с собой.
– Ну… Лучше не спрашивай. Эй, Больной, дай-ка мне твоих колес. Мне срочно нужно успокоиться. Реально так нужно успокоиться. Дай циклодольчику. Да побольше! Побольше!
Это цитата из анекдота про таблетки от жадности. И все дружно ржут. Кроме Тихони и Больного. Последний очень сердит.
– Начинается, блин. Их с алкоголем нельзя. Ты же датый, Дэн. Сразу сглючит по-плохому. А мне потом возись с тобой, придурком.
– Я трезв, как стекло, – упорствует Дэн. – Скажите ему, девчонки.
Девчонки смеются. А Больного аж перекашивает, как от зубной боли. Видно, как все вы ему надоели своей вселенской тупостью.
– Да, пожалуйста. Мне не жалко. Одним дураком меньше, одним больше…
Больной уходит, бормоча под нос, и возвращается с тонким прозрачным полиэтиленовым пакетом, полным блестящих упаковок разнообразных таблеток всевозможных цветов и калибров. Кидает пакет на стол.
Ты мечтательно смотришь на это богатство. Вот это поворот. Дэн – молодчага. Сам бы ты никогда не решился. Слишком трусливый, а ведь…
– Глюки – моя мечта, – взволнованно говоришь ты. – Я всегда хотел попробовать, как это – капать из серебряной чайной ложки расплавленным сахаром в рюмку полынной настойки, а потом под галиками писать стихи до утра. Как Бодлер, Рэмбо, или Эдгар По.
– Абсент – вещь. – неожиданно поддерживает тебя Мурзилка. – Мама в Чехословакии пила. Хвасталась перед подругами. Кстати, глюк – это счастье по-немецки.
«Что для русского счастье, для немца глюк», – выдает твой неугомонный мозг.
– Я тоже хочу глюков! – заявляет Нинка, которая, в отличие от Тихони, так и не оделась.
Но, правда, и лифчик проигранный не сняла. А могла бы запросто. Ей нравятся Тихонины обиженные взгляды. Но восхищенные взгляды Дэна ей нравится ловить ничуть не меньше.
Больной воздевает руки к потолку:
– Делайте что хотите! Ума нет – пиши калека.
На столе стоит розетка с горкой простых карамелек с вареньем. Всякие клубнички, лимончики и сливы. Дэн разворачивает одну, раскалывает ножом вдоль и укладывает в каждую половинку по три разные таблетки. Фарширует карамель колесами. Его дурному примеру следуют все остальные, кроме Больного и Мурзилки.
– Идиоты! – стонет Больной. – Мне же вам скорую вызывать придется. А если вас не откачают?
– Не ссы, Димон! – пихает его в плечо Дэн. – Мы просто чаю попьем с конфетами и пойдем. Нам еще с Энди и Тихоней репетировать сегодня! Налей-ка нам лучше чаю. Будь другом!
Больной бурчит:
– Самообслуживание.
– А чего мы репетировать-то будем? – едко интересуется Тихоня. – У нас же песен нет.
– Сча будут! – успокаивает его Дэн, улыбаясь персонально Нинке.
Гармония мира не знает границ. Дэн наливает всем чаю, заглатывает свою конфету. Запивает ее чаем. Бесцеремонно берет у тебя салфетку. Ладно, Дэну сегодня можно.
– Ну, вот песня первая готова, например!
Он деловито втыкается в комбик, картинно настраивается, начинает бренчать на гитаре, глядя в салфетку и напевая:
– Смешная птица пробует взлететь…
Останавливается.
– Нет. Шняга какая-то попсовая. Энди, а напой-ка мне про девочку-панка. Ну ту, что позавчера пытались делать.
Ты только что проглотил свою конфету и весь теперь внутри себя вместе с ней. Ждешь ярких незабываемых галлюцинаций. Тебе и страшно, и интересно. Страшно интересно. Но галлюцинаций пока нет. Так что можно и напеть:
– Полголовы красная, полголовы синяя, ты до того страшная, что можно сказать красивая…
Мелодия рождается сама собой. Дэн подыгрывает тебе, на ходу подбирая аккорды. Круто у вас получается. Во всяком случае, в глазах Нинки и Мурзилки светится искренний интерес. А может, и восхищение.
Даже Больной неожиданно оживляется.
– Ну-ка, ну-ка… Что там за аккорды у вас?
Он берет бас у Тихони, начинает подыгрывать Дэну. Играет он очень хорошо. И выглядит при этом, как настоящий музыкант. Тихоня горестно вздыхает, и тут Нинка забирается к нему на колени и начинает подпевать. И все счастливы. Только ты почему-товыходишь из себя.
Глава 19. Вот как бывает
Ты приходишь в себя примерно через полчаса. Но не знаешь о том, что предыдущие тридцать минут твоей жизни выпали из твоей памяти навсегда. Для тебя время схлопнулось. Вот вы только что начали подбирать аккорды к твоим новым стихам, Нинка залезла к Тихоне на коленки, Мурзилка забавно пританцовывает за твоим плечом, ты видишь ее краем глаза, поворачиваешь к ней голову и… бац – Дэн играет на гитаре, Больной на басу, Энди барабанит ладонями по столу – и все горланят припев песни:
– ДЕВУШКА-ПАНК – это улет!
Кто-то пробил мордою лед.
Кто-то плеснул краски на снег.
Что еще выдашь – двадцатый век?
Энди барабанит? Постой, чувак, но Энди – это же ты. Вот незадача. Похоже, ты видишь вас всех со стороны и даже с высоты. Всех – и себя в том числе. Ты реально вышел из себя. Странно, но совсем не страшно. Скорее смешно. Смешные все до невозможности. Только смеяться не получается, потому что ты поешь, а перестать нельзя – мир погибнет моментально и навсегда. Поэтому всем надо петь и как можно громче. Но вот какая штука – вас же теперь двое, так что ты первый можешь смотреть на всех
