Книга Швея-чародейка - Ровенна Миллер

– Да. Я читаю на пеллианском языке лучше, чем куратор. И учитывая особую природу нашего исследования, я не думаю, что благоразумно приглашать в кабинет лишних людей.

Я с трудом проглотила слюну. Уютное помещение внезапно стало более холодным.

– Профессор Венко, зачем я здесь? Какой цели служит эта демонстрация?

Наши отношения были договорными. Я знала, как налагать чары. Он мог выпустить моего брата на свободу. Мне не требовалась внешняя атрибутика – приватные пеллианские исследования или особое отношение архивного смотрителя. Я хотела выйти из сделки как можно быстрее.

– Мы не на лекции, – сказал он, посмотрев на книгу. – И давайте освободимся от титулов, если вы согласны на простое использование имен.

Его тон и жесты выглядели дружелюбными. Галатианцам нравится напоминать другим о рангах и используемых титулах. Но мне не хотелось быть приветливой с этим человеком.

– Я хочу показать вам первые чары и проклятия, – сказал он, пролистав несколько страниц книги. – Они считаются священными. Мы будем использовать древние пеллианские тексты.

Я ожидала увидеть пыль, поднимавшуюся в свете лампы. Но книга была чистой, и ее страницы легко переворачивались. Он склонился над ней. Я же осталась неподвижной и даже скептически скрестила руки. Пеллия не имела отношения к моей жизни в Галатии. Мне не нужно было изучать что-то о моей родной стране. Если я помню древнюю историю, пеллианцы управляли большей частью территории, которая теперь называлась Западным Серафом. Когда-то они создавали аванпосты в Южной Галатии. Это было давно. Сейчас они торговали только рыбой.

– Древние пеллианцы первыми обнаружили, что некоторые люди имеют дар чародейства. Мои скромные исследования темы показали, что их потомки являются наиболее одаренными в этом плане. Многие этнические группы, за исключением серафцев, не интересуются магическими искусствами. Их трудно изучать. Конечно, я знаю, что вы с братом относитесь к пеллианцам. Даже если бы я не знал, ваши темные волосы, золотистый цвет кожи и телосложение говорили бы об этом. У галатианцев и южан кожа намного светлее.

Его голос звучал нейтрально, но мне не нравилось, что меня описывали как антропологический вид.

– Да, мои родители из Пеллии, но я родилась в Галатии. Это как-то не помогает мне освободить моего брата.

Никакой информации для него. Я буду помалкивать. Кто знает, как он использует полученные сведения против меня?

Пьорд побарабанил пальцами по книге.

– Вот почему мы здесь. Посмотрите на это. Видите?

Он указал на иллюстрацию, окруженную текстом, который я не могла прочитать. На первом рисунке был изображен кусок глины. На следующем – приплюснутый диск. Третий показывал тот же диск, покрытый незнакомым узором. Все рисунки напоминали таблички, которые делали Эмми, Вения и другие чародейки.

– Это табличка проклятия, – объяснил Пьорд. – А это чара.

Он указал на другую картинку с плоским выгравированным диском, который показался мне идентичным первому.

– Чародейка делает диск из глины и затем записывает на него проклятие или чару.

– Они выглядят одинаково, – сказала я.

– Они и являются одинаковыми. Процесс, как видите, один и тот же. Разнятся только слова на табличках.

– Но я не пишу чары на глине. В моей технике не используются слова или символы.

– Это потому, что ваш способ очищен от рудиментарной версии наложения. Вы уже знаете о своем превосходстве. Сравните себя и ваших подруг из кафе.

Я пожалела, что они были знакомы ему. Можно сказать, я выставила их напоказ перед ним. Он перевернул несколько страниц.

– Видите?

Рисунки плоских дисков выглядели идентичными.

– Они похожи.

– Но они разные, – заметил Пьорд. – На первых написаны слова. На этих – символы.

– Прекрасно. Я, между прочим, занимаюсь другим.

Венко вздохнул.

– Не будьте такой закоснелой, Софи. Это вам не подходит.

Он пролистал еще несколько страниц – осторожно, словно углубляясь в пещеру.

– Первые чародеи считали, что магия заключена в словах и в некоторых символах. Но скажите мне, так ли важны слова и символы для тех, кто налагает чары?

– Не знаю.

Я считала, что за чародейством стоит вполне нормальная теория. Мать научила меня мастерству, когда я увидела мерцание света в созданных ею чарах. Сначала медленно, а потом все быстрее мне удалось развить свои навыки с иглой и нитью. Я знала, что имелись другие виды наложения: скульптура, наговоры и напевание, как непроизвольные чары у торговки балладами. Но моя мать никогда не рассказывала, как работал этот процесс. Теперь я понимала, что она не знала. Никто в нашей цепи чародеек не понимал этого. Всех поглотил прагматизм. Они просто налагали чары на глину или ткань.

Что эта революция в академическом знании давала мне? Некое новое знание о моем даре, жизни и личности? Я сердито задышала через нос, успокаивая себя. Нужно было сотрудничать с Пьордом – ради брата. Только ради него.

Венко перевернул страницу. Его внимание было почти благоговейным. Книгу заполнял плотный текст. Я чувствовала себя потерянной, хотя одна картинка привлекла меня.

– Невероятно, как мало эта философия исследует собственных последователей. Ученые древней Пеллии понимали, что магию создают не слова и символы. В основе лежит процесс наложения чар или проклятий. Процесс связи великих внешних сил мира с внутренним желанием человека.

Я чуть не рассмеялась над его громкими словами. Они вообще не вязались с тем, как я понимала чародейство. Но, подумав над ними, я признала, что они были в чем-то точнее. Размышляя о том, что мне хотелось бы от чар, я воображала позитив – особый свет, который вшивала в свою работу. И потом в каждой завершенной вещи я видела лучи этого невидимого света.

– Проклятие налагается точно так же, как и чара, – сказал он. – Послушайте: Светоносные силы в Великом внешнем существуют вместе с темнотой. Хотя тьма открывается первой, свет обретается с такой же простотой, как и темнота.

– Наложение тьмы открывается первым? – прервала я его.

Пьорд улыбнулся. Его выражение лица стало более мудрым и циничным.

– Темные желания людей появляются намного раньше альтруистических побуждений. Исследователи античности обнаружили дюжины погребальных дисков с пеллианскими проклятиями, желавшими, чтобы зерно соседей не уродилось. При этом только несколько дисков благословляли их посевы.

– Но почему? – спросила я, нахмурив брови.

Вот уж не думала, что люди были такими злыми в своей массе. Пьорд выглядел исключением, а не правилом.

– Я упорно изучал этот вопрос, но древние пеллианцы не делали никаких утверждений. Моя рабочая теория заключается в том, что проклятия представляют собой не только мощную магию, но и обладают более точными и, следовательно, эффективными способами воздействия.