Книга Будапештский нуар - Вилмош Кондор

Гордон отрицательно покачал головой.

– Что в любой момент может решиться купить билет. Она хотела отправиться 28 октября на лайнере «Президент Гардинг». И никому не доверяла, даже мне. Наверное, она была права. – Марго устремила взгляд в пустоту.

– Понятно, – кивнул Гордон.

– По-вашему, мать… – Женщина подняла глаза.

– Нет. – Гордон покачал головой. – Надеюсь, что нет. Пару дней назад я с ней встречался. Не думаю, что она способна на такое.

– И что вы теперь собираетесь делать? – спросила Марго.

– Вы точно хотите это знать?

Женщина не ответила. Она встала, налила еще джина, а заметив между бутылок коробок спичек, закурила.

– Вы правы, – повернулась она. – Мне не надо это знать.

– Кое-чего я все-таки не понимаю, – произнес Гордон. – Зачем вы заговорили со мной, когда я пришел в первый раз?

Марго ответила не сразу. Она вернулась к креслу, села, откинулась назад и поправила волосы. Положила ногу на ногу, взглянула на Гордона из-под длинных ресниц.

– Разве это не очевидно?

– Возможно, – ответил Гордон и выдержал ее взгляд.

– Что в этом плохого? – спросила она и скривила рот в улыбке. – Вы мне не верите.

– Я вам верю, и в этом нет ничего плохого. Ничего, – повторил Гордон и откашлялся.

Он посмотрел на разбросанную одежду. На занимающую все пространство спальни кровать, на которую падала узкая полоска света. Марго следила за его взглядом. Гордон посмотрел на выпрямившуюся в кресле женщину, пробежался взглядом по ее халату, округлой груди, тонким щиколоткам, пухлой нижней губе.

– Ничего, боже правый, – добавил он и резко посмотрел Марго прямо в глаза.

В ее взгляде читался откровенный страх.

– Вы так боитесь? – спросил он наконец.

Марго молчала.

– Только не говорите, что вы только сейчас поняли, что у вас за клиенты и на что они способны.

Ее лицо дрогнуло.

– Как давно вы этим занимаетесь?

– Слишком давно, – ответила Марго.

Гордон поднялся.

– Я пойду. – Но он не двигался и пристально смотрел на Марго. – А там, – он махнул в сторону спальни, – вы бы меня наградили за грязную работу, которую я выполню вместо вас?

Женщина молчала.

– Я знаю, что вы их боитесь. И правильно делаете.

– Что я, по-вашему, должна была сделать? – спросила Марго.

– Каждый делает то, в чем лучше разбирается, – отозвался Гордон.

– Чего вы умничаете? Вы же ничего не понимаете, – сказала женщина, опустив голову.

– Вы правы, – кивнул Гордон. – Я ничего не понимаю.

– Вы сказали, что идете. Так идите!

Гордон уже был около двери, когда Марго его вновь окликнула.

– Подождите.

Он повернулся, посмотрел на женщину. Она стояла напротив света, поэтому он не сумел разглядеть ее глаза.

– Ничего, – тихо вымолвила Марго и отвернулась к окну.

Гордон успел заскочить в трамвай на кольцевом проспекте Леопольда, так что уже через четверть часа он был в «Аббации». На этот раз официант проводил Гордона к обычному столику, принял заказ на черный кофе и бриошь, а спустя некоторое время вернулся с подносом и газетами.

– Господин репортер, вам оставили записку, – сказав это, он удалился.

«В ПОЛОВИНЕ ДЕСЯТОГО ЗВОНИЛ ЙЕНЁ ШТРАУС И ПРОСИЛ ПЕРЕДАТЬ, ЧТО БУДЕТ В СПОРТИВНОМ КЛУБЕ „ВАШАШ“ ПОСЛЕ ОБЕДА».

Гордон отложил записку и взглянул на настенные часы. Было почти полдень. Репортер пролистал газеты, выпил кофе, а к бриоши даже не притронулся. Расплатился и вышел.

Вопреки ненастной осенней погоде Мор оставил балконную дверь открытой. Гордон недовольно покачал головой и поднялся в квартиру к старику. Постучал в дверь. Но не получил ответа. Вздохнул. Дедушка наверняка задремал у плиты. Гордон снова постучался, на этот раз со всей силы, отчего дверь со скрипом открылась. У него внутри что-то оборвалось. Он медленно толкнул дверь и зашел. Минуя темную переднюю, Жигмонд направился в кухню. Он не слышал никаких звуков, не чувствовал дыма, но от этого ему становилось еще неспокойнее. Гордон уже проходил мимо спальни, когда дверь в комнату открылась. Он резко повернулся и увидел Мора с внушительным котлом, который тот крепко держал над головой.

– Что собираетесь готовить, дедушка? – облегченно спросил Гордон.

– Кажется, я дверь не закрыл. – Старик опустил ношу. – Из гор Бюкк привезли свежие каштаны, я за ними сходил, купил пару килограммов и решил, что сейчас же приготовлю. Я понес их на кухню, а дверь не закрыл. Тут ты и постучался…

– Понятно, дедушка.

– Но кто бы это ни был, я бы хорошенько огрел его котлом, – кивнул Мор.

– Не сомневаюсь.

Они перешли на кухню.

– Дедушка, помогите мне.

– Нет, дорогой мой, – покачал головой старик.

– Нет?

– Я для тебя ничего не собираюсь делать, пока не расскажешь, что ты выяснил. Я должен знать, из-за чего вы с Кристиной впутались в эту историю, – ответил Мор, сел за стол и выжидающе посмотрел на внука.

Гордон взял стул, сел напротив дедушки и все рассказал. Не упустив ни единой подробности. Ни то, что знал, кто подкинул Кристине под дверь курицу со свернутой шеей, ни то, что был у Марго, и, конечно, рассказал все, что удалось узнать о Сёллёши. Мор слушал молча, не перебивая рассказ вопросами, хотя, очевидно, они у него были. Когда Гордон закончил, старик поднялся и подошел к окну.

– Не понимаю я этого, дорогой мой, – произнес он.

– Чего не понимаете?

– Я понимаю, что произошло. Но при этом не понимаю, как такое вообще могло произойти.

– Такое происходит повсеместно, дедушка.

– У нас с твоей бабушкой в Кестхее была не жизнь, а сказка, – начал Мор. – Ни в чем не было нужды, ни в чем. У твоего отца было чудесное детство. Мирные времена все-таки. Когда мне было десять лет, Пешт объединился с Будой. Мы ездили в Пешт, в Вену. Нечасто, правда. Твоя бабушка хотела бы чаще, но я не хотел. В самом Кестхее кого только не было: немцы, евреи, даже поляки попадались. – Он вздохнул. – Неважно. Не понимаю, что происходит. Ничего не понимаю из того, что происходит в этой стране. Войну еще могу понять. В нас стреляли – мы отстреливались. Хотя к концу все перемешалось. А после войны – так и подавно. Скоро уже исполнится десять лет, как я переехал в Пешт. С таким же успехом я мог бы поехать с вами в Америку. Я бы все равно ее не понял, но то чужая страна. Чужая страна, чужой язык, чужая культура. А здесь все мое, но тем не менее я ничего не понимаю.