Книга Тайное место - Тана Френч

– Мы с детективом Мораном пойдем обедать. После этого зайдем в жилой корпус на пару часов. (А вот теперь последовала реакция. Локти заерзали, спины нервно выпрямились.) Дальше у нас другие дела. В общем, хочу сказать, спокойной жизни у тебя осталось часа три. Пока мы тут, убийца за тобой не придет. А вот потом…

Тишина. Орла так и замерла с открытым ртом.

– Если захочешь нам что-нибудь рассказать, можешь обращаться сегодня в любое время. Если боишься, что тебя заметят, – звони нам или даже напиши эсэмэс. Визитки у всех вас есть.

Конвей посмотрела поочередно в глаза каждой.

– Ты, к которой я обращалась: это твой шанс. Хватайся за него. А пока не схватишься – будь осторожна. – Она убрала фото в карман пиджака, деловито одернула его. – Скоро увидимся.

И вышла не оглядываясь. Меня не позвала, но я и так последовал за ней.

В коридоре Конвей прислушалась к происходящему за дверью. К напряженному гулу двух разных дискуссий. Слов не разобрать.

Хулихен шевелилась в отдалении.

Конвей распорядилась:

– Заходите. Наблюдайте.

Когда за Хулихен закрылась дверь, Конвей сказала:

– Понял, что я имела в виду? Насчет компании Холли? Что-то там есть.

– Пожалуй, – согласился я. – Я тоже заметил.

Коротко кивнула, но я видел, что она явно расслабилась: успокоилась.

– Так. И что это?

– Не пойму. Пока. Хотелось бы провести с ними больше времени.

Короткий сухой смешок:

– Не сомневаюсь. – Она двинулась по коридору своей стремительной походкой. – Пошли поедим.

10

Фонтан по центру “Корта” закрыт, на его месте вздымается ввысь огромная рождественская елка, огоньки отражаются в стекле и мишуре. Из динамиков тетка чирикает детским голоском: “Я видел, как мамочка целует Санта-Клауса”. Воздух так вкусно пахнет корицей, хвоей и мускатным орехом, что хочется откусить от него, и кажется, даже чувствуешь во рту его мягкие крошки.

Первая неделя декабря. Крису Харперу – пакет новых футболок перекинут через плечо, в компании приятелей выходит из “Джек Уиллс” на третьем этаже, спорит о “Кредо убийцы II”, гладкие волосы в свете ламп блестят, как спелый каштан, – остается жить пять месяцев и почти две недели.

Селена, Холли, Джулия и Бекка завершили рождественский шопинг. Они сидят на бортике фонтана под рождественской елкой, пьют горячий шоколад и перебирают покупки.

– А для папы у меня так ничего и нет, – роется в сумке Холли.

– Я думала, та здоровенная шоколадная туфелька ему, – замечает Джулия, помешивая напиток – в баре он называется “Маленький помощник Санты” – карамельной тросточкой.

– Ха-ха, хештег “похоженашуткунонет”. Туфелька для тетушки Джеки. А папе ужасно трудно подбирать подарки.

– Господи, – морщится Джулия, с отвращением разглядывая свой стакан. – На вкус ароматизированное дерьмо пополам с зубной пастой.

– Давай поменяемся, – предлагает Бекка. – Я ведь люблю мятное.

– А что у тебя?

– Пряничный что-то там мокка.

– Нет уж, спасибо. Про свое я хотя бы знаю, что оно такое.

– А у меня вкуснятинка, – удовлетворенно констатирует Холли. – Больше всего его порадовало бы, если б я вживила себе GPS-чип, чтобы он в любой момент знал, где я нахожусь. Все родители немножко параноики, конечно, но, клянусь, мой – полный псих.

– Это из-за работы, – говорит Селена. – Он столько всяких ужасов видит и представляет, что все это случается с тобой.

– Ой, ладно. – Холли закатывает глаза. – Он работает в офисе почти все время. Самое страшное, что он видит, это папки с бумагами. Просто он ненормальный. На прошлой неделе, когда приехал меня забирать, знаешь, что сказал первым делом? Я выхожу, а он смотрит поверх меня на фасад и заявляет: “На этих окнах нет сигнализации. Я мог бы забраться внутрь быстрее чем за полминуты”. И хотел пойти к Маккенне и сообщить ей, что в школе небезопасно, и не знаю что, заставить ее установить сканеры отпечатков пальцев на каждом окне или как. Я была в ауте вообще. Лучше, говорю, пристрели меня прямо на месте.

И вновь Селена слышит его – серебристо-хрустальный звон, такой тонкий и чистый, что легко проникает сквозь толщу слащавых мелодий и какофонию шумов. И падает ей в ладонь – дар, только для них.

– Мне пришлось умолять его просто отвезти меня домой. Я, типа, такая: “Тут есть ночной охранник, в спальном крыле есть сигнализация, богом клянусь, я не буду связываться с торговцами людьми, и вообще, если ты пойдешь к Маккенне, я с тобой никогда в жизни больше не буду разговаривать”, и только после этого он угомонился. Говорю: “И ты еще спрашиваешь, почему я предпочитаю ездить на автобусе, а не прошу забирать меня? Вот поэтому”.

– Я передумала, – говорит Джулия Бекке, скорчив рожу и вытирая рот. – Давай махнемся. Твое пойло не может быть хуже этого.

– Надо просто купить ему зажигалку, – продолжает рассуждать Холли. – Достало прикидываться, что я не знаю, что он курит.

– Фу-у!.. – Бекка чуть не плюется. Джулии: – Ты права. Похоже на детскую микстуру.

– Мятное дерьмо. Выкинь. Выпьем твою пополам.

– А я вот думаю кое о чем, – говорит Селена. – Думаю, нам пора начать выходить по ночам.

Все головы дружно разворачиваются к ней.

– Выходить – в смысле? – уточняет Холли. – Выходить из нашей комнаты? В общую гостиную? Или выходить в смысле выходить?

– Выходить в смысле выходить.

– Зачем? – удивляется Джулия.

Селена размышляет. Она словно слышит голоса, звучавшие вокруг нее в детстве, успокаивающие, ободряющие: не бойся ни чудовищ, ни ведьм, ни больших собак. И – обратно в сейчас, вопли со всех сторон: бойся, ты должна бояться, приказ, исполнять который ее святая обязанность. Бойся, что ты жирная, что у тебя слишком большие сиськи или что они слишком маленькие. Бойся гулять одна, особенно в тихих местах, где ты можешь расслышать собственные мысли. Бойся неправильно одеться, сказать не то, глупо смеяться, быть недостаточно крутой. Бойся, что не нравишься парням; бойся парней, они животные, дикие, не в состоянии владеть собой. Бойся девчонок, все они злобные стервы, предадут тебя раньше, чем успеешь предать их. Бойся незнакомцев. Бойся, что не сдашь экзамены, бойся неприятностей. Дико, до судорог бойся, что вся ты одна сплошная ошибка. Молодец, хорошая девочка.

В то же время спокойной, нетронутой частью сознания она видит луну. Чувствует мерцание грядущей, безраздельно им принадлежащей полуночи.

– Мы стали другими, – говорит она. – В этом и был весь смысл. Поэтому мы должны делать что-то иное, необычное. Иначе… – Она не знает, как объяснить. Тот волшебный миг на полянке ускользнет, теряя очертания. А их постепенно затянет в мутную обыденность. – Иначе получится, будто единственная разница в том, что мы просто чего-то не делаем, и все, и в конце концов мы станем как прежде. Мы должны делать что-то особенное.