Книга Московский гамбит - Юрий Мамлеев

— И, наконец, Человеком Востока.

— Да. И все эти имена, кроме до некоторой степени последнего, которое я вам сам и назвал, не имеют к нему никакого отношения. Такова уж судьба молвы. В действительности человек этот связан с «последней тайной». Вы можете понимать это в меру собственной интуиции. Как угодно: последняя тайна Бога или Абсолюта; нечто, нигде не раскрытое, ни в каком Священном писании, ни в каком эзотерическом учении; можно понимать по-другому. Как угодно. Я произнес только имя: это человек «последней тайны», следовательно, не раскрытой и именно «последней», как бы окончательной, разгадка всего… Это все, что пока я могу сказать.

— Ого! — воскликнул Берков.

— Вот этого я не ожидал! — вдруг заключил Олег. — Не думаете ли вы, что это уже слишком, Саша?!

— Что значит это ваше «слишком», Олег? — спросил Саша. — Вы ожидали эликсир бессмертия, или что-нибудь в этом роде? Но эти эликсиры — из другой, более скромной оперы, хотя и затерявшейся.

— И нет, и да! — резко ответил Олег, расхаживая по комнате. Со стены на него глядели чудовища. — Да, да, я хочу бесконечно жить, потому что чувствую, что мне не хватит времени, чтобы прийти… потому что окружен мраком и не знаю, что будет и куда я иду. Саша, зачем вы издеваетесь над нами?

Он остановился посреди комнаты.

— Да, да, это насмешка, издевка, — горячо продолжал Олег. — Хорошо, — вдруг смягчился он. — Допустим, что этот, так сказать, человек действительно связан с «последней тайной» в полном смысле этого слова. Но при чем тогда мы, люди? Мы же не заметим этого, это не доступно человеческому разуму, это разорвет, уничтожит нас, в лучшем случае… Или будет звучать для нас как страница из «Братьев Карамазовых» прозвучала бы для крысы…

— Ого! Этого я уже не ожидал, — добродушно улыбнулся Саша. — Ясно, что это не для человеческого разума. Кто же говорит о таких пустяках. Но разве человек — только человек? Кроме того, есть намек: да, человек ничтожен, и не очень высокой иерархии, но в него брошена капля… Иначе: человек может быть трансцендентен самому себе и даже трансцендентен по отношению к Абсолюту, как это ни парадоксально звучит. Такова уж особенность этих жалких тварей, хотя она почти никогда в них не раскрывается… Такую «каплю» часто «бросают» именно в ничтожное, лишенное существо, но с некоторыми скрытыми данными, конечно.

Олег замер, чуть-чуть ошеломленный. Опять возникло какое-то жутковатое молчание.

— Тогда, Саша, извините. Но вы слишком высокого о нас, людях, мнения, — пробормотал он.

— Господа товарищи! Еще чайку? — озаботился Саша. — Отбросим метафизику. Вопрос очень прост: я ничего никому не навязываю. Как хотите, у вас есть свободная воля. Даже после первого звонка еще можно думать. Думайте. Сейчас же дело вот в чем: второй этап. Собственно, мы уже его проходим. Ничего страшного пока не будет — в этом я ручаюсь. Еще очень далеко до того, когда занавес поднимется и пути назад будут закрыты — но вы получите предупреждение задолго до этого. А сейчас вам нечего терять. Еще даже первый звонок не звенел. Идет только предварительный отбор. И неизвестно, возьмут ли вас для дальнейшего. Итак, согласны ли вы продолжать?

— Почему же нет? — сумрачно ответил Берков.

— А вы, Олег?

— Да.

— Вы, Леша?

— Да.

— Хорошо, побеседуем лучше о чем-нибудь другом. Для отдыха. Нинок, подлей-ка кипятку из самовара! — воскликнул Саша, хлопнув в ладоши.

Нинок, в некотором трансе, начала разливать чай. Она помнила, что пар придает комнате уют.

Разговор вдруг развернулся в какую-то странную фантасмагорию. Говорил больше Саша. Иногда в его голосе был мрак. Разговор метался от одного символа к другому, от одного огня к третьему. Все были вовлечены.

Но у Олега внезапно заболело сердце новой неизвестной ему доселе тоской. Он шепнул об этом Саше.

— Это нормально, — ответил тот.

Пробили часы. Берков посмотрел на Нину: она показалась ему утонченно, как-то выделенно красивой. Точно она порвала связь со всем.

— Итак, второй этап? — спросил, наконец, Борис.

Все вдруг затихло, и только слышно было, как ветер кружил за окном.

— Да, — согласился Саша.

— Мы увидим вашего человека?

— Пока нет. Надо пройти второй этап. Тогда я скажу. Не торопитесь. Дело не в нем, а в вас.

— Я так и чувствовал последнее время, что нам его не видать, — печально сознался Олег…

— В чем же этот второй этап?

— Мы завершим его очень просто, — ответил Саша. — Даже немного по-студенчески. Правда, с древним подтекстом. Вот вам слова: «Я, обретший бессмертие, ухожу в ночь». Напишите мне все, что вы думаете об этом, не сейчас, а потом, и бросьте свои листки в почтовый ящик. По моему адресу. Вот и все.

— Я, обретший бессмертие, ухожу в ночь, — повторил Берков.

— Бр, какие страшные слова…

— Что ж, эдакий экзамен получается, — заключил Леша.

— С одной стороны. Но где-то и анти-экзамен, — произнес Саша. — Многое как раз не зависит от содержания вашего ответа. Не ломайте особенно голову. Не старайтесь во что бы то ни стало угадать, если так можно выразиться, что я имею в виду. Лучше всего — напишите предельно искренне, что вы сами думаете об этом, не обязательно вовлекать книжные знания… Но в общем — полная свобода. Наша беседа и эти ответы — вот и весь второй этап отбора.

— Какие страшные слова… — опять повторил Берков.

— Да, и эта беседа не так уж удачна, я чувствую, — вставил Олег.

— Ничего, ничего, — отмахнулся Саша. — Беседа, ваши ответы… Но где-то все будет зависеть от того, что не содержится ни в беседе, ни в ответе. Здесь есть поле, которое вне… Оно и будет решать.

— Ваша «последняя тайна» может раздавить умы. Это уже слишком.

— Она не может раздавить ум, ибо она вне сферы ума.

— Ну и любовничек же у тебя, Нинок, — не удержался Леха. — Впрочем, кажись, по тебе…

— Кого уж Бог послал, — усмехнулась Нина.

— Вперед, вперед! — всполошился вдруг Закаулов.

— Да, но что впереди? — пробормотал Берков. — И почему мы так торопимся? Так ведь легко пропасть, сгинуть.

— Саша, а ведь на вас ответственность. По большому счету.

— Значит, все-таки боитесь, — заметил Саша. — Это нормально.

И он вздохнул. Может быть, первый раз в жизни Саша по-настоящему вздохнул. И этим вздохом закончился вечер: по какому-то неуловимому движению решено было разойтись.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Вскоре по всей неконформистской Москве разнеслась радостная, хотя и, может быть, тревожная мысль: на одной частной квартире должна состояться однодневная выставка картин Глеба Луканова. Эту выставку давно подготовляли, откладывали, и покровители Глеба вели по поводу нее самые тончайшие переговоры. Собственно говоря, выставка получалась неофициальная. Но ходили слухи, что если все пройдет без скандала и картины не будут слишком религиозно-мистического характера, то, возможно, следующим шагом будет уже официальная выставка в одном из московских кафе, где уже проходили выставки подпольного авангардного искусства. Впрочем, другие утверждали, что эта выставка делается на свой страх и риск, и закулисные переговоры не успешны. Так или иначе выставка нагрянула, как снег на голову, и весть о ней разнеслась неожиданно, за день до открытия. Квартиру предоставлял известный профессор физических наук — она была небольшая, двухкомнатная кооперативная, и купил он ее для своего сына, недавно женившегося. Была она почти пустая — молодожены еще не успели въехать в нее. Но сами они были ценителями и поклонниками неофициального искусства, ничего и никого не боялись и были рады помочь, чем могли.