Книга Кидалы в лампасах - Сергей Донской

Ладно, соображаю, не ссы, Сашок, прорвемся. Муйня война – главное маневры. Пошли, братишки, покрошим гада в петрушку с щавелем. Сделаем ему такое членовредительство, чтобы хоронили его в десяти маленьких гробиках, частями. Устроим ему Тбилиси апреля восемьдесят девятого. В смысле, Владивосток две тыщи.

Лопатки у нас на запястьях болтаются, в специальных петельках, чтобы не уронить ненароком. Заточены так, что хоть брейся. Башку такой раскроить – тьфу, раз плюнуть. Харакири с хакамадой сделать – тоже без проблем. Ну, а руку с ножичком отрубить, так это вообще милое дело. Я пробовал, у меня получалось. А главный мастак в этом деле – ефрейтор Зуев. Он-то первым и начал.

Взял свою лопатку на манер копья и метнул. С пяти шагов. Он таким макаром не одного «духа» завалил, я сам тому свидетель. Короче, о промахе и говорить было нечего. Увернуться бы офицерик тоже не успел, да он и не пытался. Он, сука такая, лопатку зуевскую в воздухе поймал и обратно швырнул, рукояткой вперед. Зуев мне потом сказал, что быть такого не может, потому что не может быть никогда. Он считает, что этот чертяка просто загипнотизировал нас всех, а потом уж действовал. В смысле, ходил промеж нас, хорошенько примерялся и бил, усыпленных.

Но вы ему не верьте, Зуеву. Он после прямого попадания лопаткой как отрубился, так только через полчаса оклемался. Что он вам может рассказать, Зуев? У него гуля на пол головы да провал в памяти. А я до последнего на ногах оставался, так что заявляю с полной ответственностью: был офицерик тот никакой не Кашпировский, а самый настоящий человек без тени. Чертяка, одним словом. Слыхали про таких умельцев? Я тоже слыхал, а нос к носу столкнулся впервые. Радости от этого мало, но зато будет, что вспомнить. Если еще один такой когда-нибудь башку не отшибет к едрене фене.

Что касается дальнейшей махабхараты, то она закончилась быстро. Как говорится, недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. В смысле, два фраера. Я и Чернец, которые последними свое отгребли, под закрытие занавеса.

Чернец как в штыковую шел, с криком. Типа, получай, гад. «Получай» – это пока бежал. «Гад» – это когда вверх тормашками полетел. Мужик его на ходу перехватил и вместе с лопаткой вверх подбросил. Чернец теперь сожалеет, что пальцы вовремя не разжал. А я так думаю, что это даже к лучшему. Потому что мне даже представлять не хочется, что бы произошло, если бы этот черт у него лопатку отобрал. Он-то нас вроде как щадил, но кто его знает?

Еще Чернец говорит, что он как бы на турнике себя ощутил. Ну, знаете, как это бывает, когда «солнышко» начинаешь крутить и зависаешь в воздухе вниз головой. Только вдруг перекладина летит к такой матери, а ты вместе с ней. И приземляешься, естественно, не на маты. Без соскока, без всякого «алле-опа». Рожу Чернеца видели? Он теперь с месячишко бриться не сможет, потому что на роже живого места не осталось. Хотя у всякого минуса есть свои плюсы. Экономия времени и денежных средств.

А что касается меня, так я легче всех отделался.

Мужик глядел-глядел, как я вокруг него увиваюсь, и говорит:

«Не суетись, парень. Представь, что ты на чучеле удары отрабатываешь».

«Не учи ученого», – я ему.

Он: «Ну, тогда действуй, раз ты такой кот ученый».

А сам ножик давно убрал и столбычит напротив меня с голыми руками.

Полковник ему: «Кончай выкаблучиваться, слышишь? Парень невменяемый совсем. Пришибет ведь».

В смысле: это я невменяемый. В смысле: это я его пришибу.

Хрена с два. Потому что он три раза мне позволил лопаткой махнуть, и все три раза я впустую воздух рассекал, как какой-то долбаный пропеллер. Говорю же вам, человек без тени. Вернее, тень-то есть, а сам он то появится, то растворится. Напоследок я сверху вниз как рубанул! Метил по ступне, попал по земле, чему уже особо не удивился. Лопата на полтора штыка вглубь ушла, пока я с ней мудохался, он на нее аккуратненько так наступил и говорит:

«Хорошего понемножку, извиняй».

И – от пояса мне в челюсть, жах!

Про то, что дальше было, у тех расспрашивайте, кто к тому моменту очухался. А вам напоследок одно скажу: если станут набор в те войска проводить, откуда этот черт появился, то можете смело меня записывать. Добровольцем, бля. На сверхсрочную. Я тоже хочу без тени, ну ее на фиг».

Глава 12Алиса в стране, где чудеса все же случаются

Алиса понятия не имела, где именно она очутилась, в блиндаже или в землянке, да и какое это имело значение? Как подземную нору ни назови, она от этого краше не станет. Особенно если у тебя нет уверенности в том, что ты когда-нибудь из этой берлоги выберешься на свет божий.

Здесь царил сумрак, пахло сырой землей и немытыми мужскими ногами. Вместо кроватей стоял сплошной деревянный настил с разложенными на нем тюфяками, набитыми сеном. На них здесь спали вповалку. Навострив уши, можно было услышать, как внутри тюфяков беспрестанно шуршат какие-то насекомые, может быть, даже мыши. В любой другой день они навели бы на Алису страх, но сегодня она их не боялась, ни капельки, ни тех, ни других. В этом мире водились существа пострашнее мышей и тараканов. Эти существа разговаривали на чеченском языке, расхаживали с автоматами наперевес, глядели на Алису, как на свою законную добычу, и прятали ухмылки под густой растительностью, покрывавшей их лица.

Она находилась в Чечне. В самопровозглашенной республике Ичкерии. Расстояние отсюда до Москвы измерялось не сотнями километров и даже не тысячами. Миллионы световых лет пролегли между двумя этими точками земного шара. А у Алисы не было машины времени, чтобы перенестись обратно. И землянка, в которую чеченцы проводили девушку, перемигиваясь, пересмеиваясь, норовя залезть ей под юбку, напоминала ей могилу. Слишком большую могилу для маленькой, одинокой, напуганной жертвы. Склеп, провонявший грязными ногами ее будущих убийц.

Алиса осторожно втянула воздух ноздрями и подумала, что собственный запах ей тоже не слишком нравится. Как много отдала бы она за возможность очутиться дома, в собственной ванной комнате, под струями душа, вдыхающей запах шампуня, своей чистой кожи, мартини, дожидающегося ее в бокале. Вдали от этих простых благ цивилизации она мгновенно превратилась в неопрятную замарашку, волосы которой торчали, как пакля, а ногти на руках очерчивала траурная кайма. Ничего удивительного. Если городскую девушку всю ночь напролет гнать чуть ли не бегом через заросли, по всяким косогорам да лощинам, не давая ей перевести дыхание, то она непременно утратит тот лоск, которым привыкла гордиться. После подобного путешествия ей, этой несчастной девушке, просто необходимо привести себя в порядок. То, что такой возможности не было, окончательно добивало Алису. У нее отобрали сумочку, в которой хранились так необходимые каждой женщине вещи, а когда ранним утром, на подходе к лагерю она попросила вернуть ей хотя бы щетку для волос, один из конвоиров дружелюбно сказал ей: