Книга Современная румынская пьеса - Лучия Деметриус

Значит, вас. Жена ваша сможет поехать?

К р и с т и н о ю. Нет, на этот раз я возьму сына. Дальше. Что там еще? Ах да… Список представляемых к награждению в связи с двадцатилетием нашей газеты.

Звонит телефон.

(Снимает трубку.) Исключено! (Кладет трубку.) Список приготовили?

Б э ж е н а р у. Готовят.

К р и с т и н о ю (словно мученик). Готовят! Готовят! Меня бесит это слово! Не готовят, а готово — вот как нужно отвечать! Когда вы научитесь экономить время? Время не ждет… Подумайте над этим. И не вынуждайте меня прибегать к решительным мерам! Прошу вас!

Снова звонит телефон.

(Слушает, закрывает трубку рукой. Присутствующим.) Вы не могли бы на минуту выйти?

Т у р к у л е ц  и  Б э ж е н а р у  уходят.

Да… Разумеется… Исключено. (Кладет трубку.)

Занавес из газет опускается.

К и т л а р у (у рампы, зрителям). Я каждый раз задаю себе вопрос: кто поддерживает шефа? И не нахожу ответа. А вот почему он сам отсюда не уходит — это я знаю. Раньше, например, были поместья, заводы, банки, пароходы. Они принадлежали иксу, игреку, зету. Они приносили доход, давали власть, открывали пути к развлечениям. Как известно, поместья, заводы и пароходы были национализированы. Но остались в человеке тщеславие, зависть, жажда власти. От них так легко не избавишься! Стул, простое кресло, мягкое кресло обеспечивают власть. (Жест в сторону кабинета шефа.) Да-да. И здесь, как и везде, существует своя иерархия. Работа его не интересует, он ничего не понимает, ничем не увлечен — вот он и держится за свой стул обеими руками. Я спрашивал себя, почему люди молчат? И понял: одни по инерции, другие из страха, третьи из равнодушия. Не ровен час и сам скатишься ступенькой ниже. И все же будем объективны. Не все молчат. Вот я, например, говорю. При каждом удобном случае. А теперь, как сказал Туркулец, расхлебываю. Надеюсь, вы поняли, что речь здесь шла обо мне. Я — Китлару. (Выйдя на игровую площадку.) Паскалиде, как ты думаешь, меня выгонят?

П а с к а л и д е (не отрывая глаз от бумаг). Выгонят!

К и т л а р у. Ты уверен?

П а с к а л и д е. Даю голову на отсечение. (Взглянув на Китлару.) Но в этом виноват не шеф, а ты сам!

К и т л а р у. Я?

П а с к а л и д е. А кто же? Я тебя тысячу раз предупреждал: не лезь на рожон. Взбрендило критиковать начальство — критикуй… Если уверен, что начальство висит на волоске, иначе рискуешь прослыть не просто глупцом, но человеком неблагоразумным. (Уходит с корректурой.)

Входит  О т и л и я, редактор отдела «Жизнь семьи». Красива без вызова, кокетлива в меру, вежлива без угодливости.

О т и л и я. Материал готов.

К и т л а р у. Как вы его назвали?

О т и л и я. «Отцы и матери, которые пишут за детей сочинения, виноваты больше, чем их дети».

К и т л а р у. Потрясающий заголовок! А что, если сократить? (Берет рукопись, правит.) «Родители-второгодники».

О т и л и я (встав за спиной Китлару, вместе с ним просматривает рукопись). Это правда?

К и т л а р у. Что?

О т и л и я. Вы уходите?

К и т л а р у. Нет. Меня выгоняют.

О т и л и я. Но это невозможно.

К и т л а р у. Почему же?

О т и л и я. Потому что вы прекрасный работник, способный человек!

К и т л а р у. Как раз поэтому и выгоняют. (Читает, ошеломленно.) Что это? «Родители по самой своей сути — демагоги».

О т и л и я. Простите. Не «демагоги» — «педагоги». Я сама печатала и ошиблась, а исправить забыла.

К и т л а р у. Что с вами, Отилия?

О т и л и я. Со мной?

К и т л а р у. Да. Когда вы пришли в газету?

О т и л и я. Шесть месяцев и четыре дня тому назад. Девятого сентября шестьдесят третьего года.

К и т л а р у. Прекрасно. Я снова узнаю ваши деловые качества: точность, пунктуальность, собранность, которые делают из вас журналиста, я боюсь сказать, безупречного, но, во всяком случае, перспективного.

О т и л и я. Спасибо.

К и т л а р у. Не благодарите. Ибо сегодня, увы, я не могу этого о вас сказать. Вы стали апатичны, равнодушны. Не слушаете…

О т и л и я. Смотря о ком говорят…

К и т л а р у. Что-нибудь случилось? Неприятности? Вы чем-то расстроены?

О т и л и я. Нет.

К и т л а р у. Тогда что же?

О т и л и я (смущенно, но искренне). Я влюблена.

К и т л а р у. Влюблена. Разве этого плохо? Сколько вам лет?

О т и л и я. Тридцать.

К и т л а р у. Тридцать… Конечно, это ваше дело, но я не вижу повода для огорчения. Выходите замуж…

О т и л и я. Оставим этот разговор.

К и т л а р у. Как хотите. Но поверьте, что я говорю это лишь из глубокой симпатии к вам.

О т и л и я. Я вам симпатична?

К и т л а р у. Конечно. (Продолжает читать рукопись.) Вот этот кусок надо вычеркнуть, это повторение того, о чем вы уже сказали на первой странице.

О т и л и я. Вы правы. Так лучше… (После большой паузы.) Выходите замуж… Легко сказать!

К и т л а р у. Что?

О т и л и я. Вы сказали: «Выходите замуж». Для этого минимум надо, чтобы меня любили.

К и т л а р у. А он что, не любит вас?

О т и л и я. Он даже не подозревает, что я его люблю.

К и т л а р у. Так скажите ему.

О т и л и я. Смелости не хватает.

К и т л а р у. Он высокомерен?

О т и л и я. Просто очень занят.

К и т л а р у. Тогда станьте его любовницей. Для этого всегда находят время.

О т и л и я. Невозможно. Он не начальник.

К и т л а р у. Тогда — сдаюсь. Других предложений у меня нет. Несите статью в секретариат, она пойдет в воскресный номер. Третья страница, без продолжения.

О т и л и я (с подтекстом). Без продолжения. Понятно. (Уходит.)

Китлару звонит. Входит  с е к р е т а р ш а.

К и т л а р у. Меня кто-нибудь ждет?

С е к р е т а р ш а. Да, несколько человек.

К и т л а р у. Просите.

С е к р е т а р ш а  уходит. Входит  Ч о р е й, мужчина лет пятидесяти. У него усталый вид.

Ч о р е й. Здравствуйте.

К и т л а р у. Добрый день.

Ч о р е й. Чорей Георге. Бывший работник мясокомбината в Салонте{36}.

К и т л а р у. Садитесь, пожалуйста.

Ч о р е й. Надеюсь, вы обо мне знаете.

К и т л а р у. Нет.

Ч о р е й. Странно. Я несколько раз писал в редакцию.

К и т л а р у. Возможно. Видимо, ваши письма попали в другой отдел.

Ч о р е й (оскорбленно). Три письма — и ни одного ответа.

К и т л а р у. Сочувствую.

Ч о р е й. Расскажу с самого начала. В прошлом году я обнаружил жулика, Георге Саке, из комиссии по определению пенсий. Знаете, как чисто он работал…

К и т л а р у. Именно это я и хотел бы узнать: в чем заключалось нарушение закона.

Ч о р е й. За пятьсот лей он записывал в трудовую книжку любой стаж, и нечестные люди незаконно получали пенсию больше, чем им положено.

К и т л а р у. Интересно. А как вы об этом узнали?

Ч о р е й. Он и мне предложил такую махинацию. Я написал на него жалобу.

К и т л а р у. Куда?

Ч о р е й. В местком.

К и т л а р у. И?!.

Ч о р е й. И мне ответили, что лучше бы я занимался делом, а не кляузами.

К и т л а р у. И вы сложили оружие…

Ч о р е й. И не подумал. Я написал жалобу на имя директора комбината.

К и т л а р у. Прекрасно.

Ч о р е й. Прекрасно, да не очень. Меня проработали на собрании и вкатили выговор.

К и т л а р у. Выговор?

Ч о р е й. С предупреждением. Тогда я написал в главное управление.

К и т л а р у. Так… И?..

Ч о р е й. Меня проработали еще раз и шестнадцатого февраля шестьдесят четвертого года меня уволили с работы.

К и т л а р у. Не может быть!

Ч о р е й. Может. У меня с собой копия приказа. А вчера утром я раскрыл вашу газету и