Книга Исландия - Александр Иличевский

М и х а и л. Да какой там – я ж говорю: без тебя я ни дня не протяну.

М и р ь я м. Кто?

М и х а и л. Я. Ни дня.

М и р ь я м. Миш, держи себя в руках.

М и х а и л. Что я знаю о прадеде? Я видел его дом. Видел место в центре города, где он работал. А потом он купил себе револьвер и застрелился. Поехал на работу и в гараже, в автомобиле, из гигиенических соображений, наверное…

М и р ь я м. Ну вот. Тебе нельзя волноваться…

М и х а и л. Тоже вариант, да? 26 февраля 1952 года. Шестьдесят пять лет. Даже до смерти Сталина не дотянул.

М и р ь я м. С другой стороны, куй железо, пока горячо.

М и х а и л. Вот потому я и не сойду с места, покуда не дождусь. Мне интересно, что будет дальше. Это нас ни к чему не обязывает.

М и р ь я м. Так кого мы ждём? Прадеда или монаха? Это раз. Следователя. Это два. Монах, причём мёртвый. О прадеде я уже не говорю. Это как-то слишком оригинально, тебе не кажется?

М и х а и л. А какой смысл в банальности?

М и р ь я м. Да, ты прав. Я не обратила внимания.

М и х а и л. Ну… Ничего особенного.

М и р ь я м. Кстати, зачем-то вспомнила: «Археолог – это следователь, опоздавший к месту событий на тысячи лет».

М и х а и л. Вот-вот. (Снова смотрит на часы прадеда, подводит стрелки.) А может, они что-то и показывают, только мы не знаем.

М и р ь я м. Что-то про счастье?

М и х а и л. Пожалуй. Главное – не держать при себе оружия. В наших краях это сложно – не держать при себе оружие. Про счастье? Про счастье может быть записка фенолога. А что? Хороший климат – это в нашем случае большое облегчение. Кстати, погоды нынче стоят – просто чудо. Пахнет осенью, чем-то чуть горьковатым, с печальным дымком, и так вокруг нежно тепло, и рассеянный свет предзакатный Иудейские холмы заливает. Всё-таки есть кое-какой прогресс в жизни – если в юности, чтобы до моря добраться, нужно было явиться на Курский вокзал и, дав проводнице купюру, забраться на сутки на третью полку, то сейчас пятьдесят три минуты из Иерусалима – и ты бредёшь по Собачьему пляжу близ Яффы, слегка уклоняясь при шаге от набегающих волн. Разве это не улучшение?

М и р ь я м. Так поедем к морю! Всего-то час езды.

М и х а и л. Нет. Мы ждём. Мы решили ждать.

М и р ь я м. Следователь точно не может ничего обещать.

М и х а и л. Может, ему нужно подумать.

М и р ь я м. На свежую голову.

М и х а и л. Посоветоваться с мирозданием.

М и р ь я м. С коллегами.

М и х а и л. С другими монахами. Расследование есть расследование.

М и р ь я м. А ты точно не хочешь ту рукопись прочитать?

М и х а и л. Даже если бы мог, ни в коем случае.

М и р ь я м. Ты же сам говорил: «Мир – это всего лишь кем-то рассказанная история».

М и х а и л. Да, но не такая. Вот именно – рассказ выбирают. Неужто не понятно?

М и р ь я м. Мне кажется, ты прав.

М и х а и л. Мне тоже.

М и р ь я м (взволнованно). Что же с нами будет?

М и х а и л. Что?

М и р ь я м. Я говорю, а мы?

М и х а и л. Не понимаю.

М и р ь я м. Какую роль мы в этом играем?

М и х а и л. Мы… хранители.

М и р ь я м. Не торопись.

М и х а и л. Хранители. Не зрители.

М и р ь я м. Ах так.

М и х а и л. Таковы наши права. Это очень много.

М и р ь я м. Это много.

Михаил снова обнимает Бен-Гура, гладит его между ушами.

М и х а и л. Да, у нас есть права.

М и р ь я м. Мы их обрели?

М и х а и л (чётко). Мы их не теряли. Просто забыли о них, за трудностью дней.

Молчание.

М и р ь я м (слабо). Ты не бросишь меня, Миш? (Пауза.) А?

М и х а и л (поднимая руку). Слушай!

Они замирают.

М и р ь я м. Ты что-то слышишь?

М и х а и л. В пустыне так тихо, что слышно, как тлеет сигарета. Ничего не слышу. Ничего.

Облегчённо вздыхают. Расслабляются. Отстраняются друг от друга.

М и р ь я м. Пора бы ему уже явиться.

М и х а и л. Я подумал, что это он.

М и р ь я м. Кто?

М и х а и л. Следователь.

М и р ь я м. А я… Что монах.

М и х а и л. Перепугалась? Я слышал что-то.

М и р ь я м. Это Бен-Гур икал.

М и х а и л. Может, и Бен-Гур. Он вне критики.

Молчание.

М и р ь я м. Пойдём.

М и х а и л. Куда? (Пауза.) Мы привыкли к матрасам. Можно привыкнуть и к камням. Может, этим вечером мы и будем спать у себя, где тепло и сухо, с полным желудком, но какой тогда будет смысл? Это стоит ожидания. Не так ли?

М и р ь я м. Неужели всю ночь?

М и х а и л. Ещё день и ещё.

Молчание.

М и р ь я м. Я голодная.

М и х а и л. Хочешь яблоко? Припас для Бен-Гура.

М и р ь я м. Больше ничего нет?

М и х а и л. Ещё есть карамельки.

М и р ь я м. Дай мне конфеты. (Михаил копается в карманах, вытаскивает конфеты и даёт Мирьям.) Спасибо.

М и х а и л. Надо время от времени повышать сахар в крови, для настроя.

М и р ь я м (жуя). Я задала тебе вопрос.

М и х а и л. Угу.

М и р ь я м. Ты мне не ответил?

М и х а и л. Вкусные конфеты?

М и р ь я м. Сладкие.

М и х а и л. Вот и хорошо. (Пауза.) Что ты хотела узнать?

М и р ь я м. Не помню. (Жуёт.) В том-то и дело. Что-то про следователя. Опасаюсь его. А ты нет?

М и х а и л. Семь бед – один ответ.

М и р ь я м (с полным ртом, вздыхает). Мне стало лучше. Почитай мне что-нибудь.

М и х а и л. Что ты хочешь услышать?

М и р ь я м (жуёт, проглатывает). Что-нибудь о городе.

М и х а и л. Хорошо. (Откашливается. Читает.)

ОЛИВА, СОЛНЦЕ, РОЗА, ВОЗДУХ

В этом городе просыпаешься, будто рождаешься заново. Сон здесь – без примесей небытие, священный отдых. Утром зелёным светом занимаются под рукой вещи. Он выходит на улицу, как лунатик, неспособный реальность отщепить от сна. Под ним разворачиваются раскопы. Культурный слой, тучный, как грех Ирода, раскачивается кротами с прожекторами в лапах. А вокруг пахнет то гиацинтом, то розой или дурманом олеандра, и скоро болит голова. И путник просыпается в разгаре лета, в пылающем горниле полдня, в мозжечке ослепления, затмения, на поверхности нового палеозоя. И рассекает пробегом стеклореза гладь Мёртвого моря, взлетает над Иорданом. Что ему вслед ревут мастодонты? Тысячелетья? Эпохи? Периоды? Эры? В первые мгновения человек был неотличим от Бога, и, чтобы не перепутать, ангелы упросили Всевышнего наделить человека сном. И теперь после пробуждения над головой парашютом вспыхивает утро.