Книга Город как безумие. Как архитектура влияет на наши эмоции, здоровье, жизнь - Сара Уильямс Голдхаген

Окинув строение быстрым взглядом, мы восприняли, что общая композиция колоннады портика отсылает к классической архитектуре, в то время как материалы, пропорции, локальные асимметрии, конструктивные детали, отсутствие внешних украшений свидетельствуют о решительно неклассическом, современном предназначении. Другими словами, мы были предрасположены воспринимать ВШД, находящееся здесь учреждение, одновременно как погруженное в традицию и настроенное на переосмысление архитектурных традиций для современного мира. Дизайн Эндрюса идеально отражает то, как ВШД воспринимает свою идентичность.

В то же время материалы, конструктивные детали Ганд-холла, отсутствие внешних украшений, последовательность элементов, которые попадают на глаза, когда вы входите в здание, укрепляют наше впечатление, что ВШД излучает недюжинную энергию, но мало тепла: серьезное, динамичное, творческое и исключительное место, несомненно, но и не способствующее расслаблению, да и не особенно приветливое. По сравнению с размерами человеческого тела Ганд-холл объективно подавляет своей громадой и кажется даже еще больше из-за своих вертикальных пропорций. Нет никаких сомнений – мы прибыли в большое, а значит, важное место. Холодные твердые поверхности (большие листы затемненного стекла, гладкий облицовочный серый бетон и покрытый черной эмалью металл), неровные края ступенчатой стеклянной крыши этого здания и необычно эффектный диагональный взлет экстерьера вызывают у многих людей легкую, едва осознаваемую стрессовую реакцию. Во всяком случае, так было со мной.

Внушительность и большие размеры Ганд-холла побуждают нас видеть тождественность здания и находящегося в нем учреждения. Оно передает чувство жесткой безотлагательной необходимости, словно сообщая, что все входящие сюда – свидетели или участники выполнения важной творческой миссии. Благодаря всему этому дизайн Ганд-холла являет собой пример того, как местность формирует наши когниции и наши эмоции и подспудно, и явно. Особая эстетика вместилища ВШД – Ганд-холла – внушает всем входящим самыми разными способами, кроме слов, что они приобщились к миру под названием «Дизайн». Часто, идя вдоль длинной оси портика к главному входу, я проходила мимо пары болтающих студентов. Немногое манило меня остановиться. Переход с улицы во внутреннее фойе вызывал не чувство приятия, а нацеленность на выполнение задачи. Почему? Ни внутри, ни снаружи от выхода мы не нашли бы ни скамеек, ни парапетов или столов, где можно посидеть или собраться. Просторный и аморфный холл ВШД с его низким потолком, безвидностью, скудостью обтановки демонстрировал, что вам, возможно, рады, но не стоит задерживаться в этой общественной зоне. Выставку на стенах можно было обежать взглядом, но нигде не было закутков, где могла бы скопиться небольшая группа. Поэтому студенты и преподаватели вели себя соответственно. Как правило, люди воспринимали холл как переходную зону: студенты – на пути в свои студии, профессоры и администраторы на пути в свои кабинеты или лекционные залы.

В дни, когда я оказывалась в фойе ВШД, я часто выбирала между предлагаемыми обстановками действия и социальными функциями, гадая, направиться ли мне сразу в мой кабинет (где я могла провести несколько мгновений в тишине, наедине с собой) или свернуть налево, в застекленную библиотеку (где могла бы поискать справки для эссе, которое тогда писала), или отклониться по диагонали в сторону шумного силового поля кафе, обращенного к набитым студентами галереям, где проходили занятия. Процесс выбора сводился к тому, что я представляла себя среди других в этих местах – библиотеке, кафе, кабинете, студиях, – делая или не делая то, что обычно делают в каждом из них.

В кафе мы становимся участниками суетливых, активных, содержательных процессов, происходящих на галереях, которые студенты называют трассами (имея в виду те, в которых прокладывают кабель). Это пять открытых галерей, тянущихся по всей длине здания, на которых размещаются многие дизайн-студии школы в разделенных по вертикали «открытых классах». Дизайн этих студий развивает концепцию открытых классов до ее логического завершения; это открытая школа. Из любого места на трассе Ганд-холл напоминает огромный фонарь, превращенный в производственное помещение. Трассы – это площадки, расположенные друг над другом и заполненные студентами, профессорами, письменными столами, стульями, настольными компьютерами, ноутбуками, запирающимися шкафчиками на колесах. К перегородкам прикреплены бесконечные мили набросков на бумаге для рисования, открытки и стикеры, компьютерные распечатки цифровых чертежей. Студенты, как правило, сидят за своими столами, работая самостоятельно или переговариваясь самое большее с одним человеком. Небольшие группы образуются, когда преподаватель делает объявление или знакомит с новым материалом.

Как обстановка действий дизайн учебного пространства Ганд-холла непосредственно влияет и на обучение, и на общественную жизнь студентов ВШД. Способы, которыми трассы осуществляют это, и хороши, и далеко не идеальны. Поскольку каждый студенческий проект на самых разных его стадиях находится в буквальном смысле в поле зрения остальных, трассы фактически гарантируют, что студенты подойдут посмотреть на процесс создания здания, ландшафта или городской планировки. Студенты постоянно переделывают свои проекты, по крайней мере так кажется. И поскольку на трассах все студии находятся вместе, в одном обширном открытом пространстве, на виду друг у друга, это место испускает некую кинетическую энергию, вселяющую ощущение, что каждый является членом большой энергичной общности коллег и друзей-соперников, и каждый увлеченно участвует в общем деле создания лучшей строительной среды. Эндрюсовское разделение дизайн-студий на многоярусные пространства также зрительно сокращает реальные масштабы Ганд-холла: если бы все студии ВШД помещались в мастерской на одном уровне, это место подавляло бы своей огромностью.

Но дизайн Ганд-холла несовершенен в том, что экономисты могли бы назвать его социальным экстерьером, – непредвиденными последствиями концепции открытой школы Эндрюса. О соревновательной атмосфере ВШД ходят легенды. Студенты работают непрестанно. Поочередные «ночные бдения» – обычное явление. Амбиции перехлестывают через край, и число студентов, которые хотят и намерены стать очередным Ремом Колхасом или Бьярке Ингелсом, поражает. Многие осознанно стремятся заслужить одобрение профессоров или многочисленных приглашенных дизайнеров, архитекторов, выступающих в школе в качестве оппонентов, в которых они справедливо видят самую легкую возможность получить работу после окончания ВШД. Сколько бы раз профессоры ни подчеркивали, что дизайн – это коллективная работа, студент оценивается индивидуально за свои достижения, и эта оценка часто высказывается вслух, если его проект признается превосходным, многообещающим или неудовлетворительным. Физическая конфигурация трасс, в которых работает каждый, всегда на виду у остальных, и это создает и усиливает эту атмосферу отчаянной борьбы каждого студента за внимание оценивающего.

Конфигурация трасс усугубляет проблему еще в двух отношениях. Они расположены вертикально, одна над другой, что усиливает атмосферу соперничества, физически воплощая существующую иерархию: по мере того как студенты переходят от одного года обучения к следующему, они буквально возвышаются над теми, кто младше их, занимая места на расположенных выше трассах. И на всех трассах, кроме самой нижней, кульманы расположены длинными узкими линиями, давая студентам гораздо меньше возможностей неформально собираться небольшими группами, чем если бы они находились в традиционно устроенном рабочем пространстве. Длинные узкие пространства образуют проходы, облегчающие передвижение и препятствующие именно тем случайным социальным скоплениям, которые укрепляют сообщество.