Книга Адам и Эвелин - Инго Шульце

— Я просто хочу выяснить, какой тип женщин тебе нравится.

— Это тебе тоже твой славный Михель напел. Он от меня все что угодно готов ожидать.

— У нее были такие капризы! Сначала жутко обиделась на то, что я с ним…

— Я ее понимаю.

— Потом вдруг все стало, как раньше, я как бы ее вторая дочка, а теперь у нее опять каждый раз гримаса на лице, когда она пытается мне улыбнуться.

— Чего ты хочешь? Что ты им еще прикажешь для нас сделать?

— Они были бы рады, если б ты у них остался.

— Да что ты?

— В качестве портного, в качестве зятя, любовника. И не смейся!

— А что мы им скажем? Что у нас вечный отпуск?

— Не вечный.

— Мы остаемся до завтра, еще на три дня, на неделю?

— Как ты захочешь: все, как захочет господин Адам.

— Ты вообще понимаешь, о чем мы говорим?

Адам захлопнул книгу и сдвинул ее на ночной столик.

— Ты хотел прочитать мне историю Лаокоона, — сказала Эвелин.

— Завтра, — сказал Адам, выключил свет и лег на спину.

Он натянул одеяло до подбородка и глубоко вздохнул.

Привыкнув к темноте, Эвелин разглядела очертания его лица. Она осторожно подняла голову, чтобы проверить, открыты ли у него глаза. В свете от уличного фонаря она увидела длинные, загнутые ресницы Адама. Его правая рука лежала между подушками, левая — у него на груди. Она слышала, как в ящике копошится черепаха.

Даже когда они ссорились, Адам казался ей родным. Она не хотела этого. Она заслуживала большего, чем мужчину, который ей изменяет. Но, несмотря на это, она положила голову на правую руку Адама. Она погладила его по руке, скользнула выше, в рукав его футболки, ладонью провела по его плечу, добралась до шеи и кончиками пальцев дотронулась до его адамова яблока, которое сначала спряталось, словно зверек, но уже в следующую секунду снова вернулось к ней.

41

РАССТАВАНИЕ

— Что ты так долго?! — воскликнул Адам и вдавил педаль газа так сильно, что мотор взревел. Машина с легкими подрагиваниями покатилась вниз по съезду к дороге. — Я же сказал, чтоб ты садилась.

Эвелин опустила стекло вниз, высунулась из окна и посмотрела назад. В правой руке у нее был развевавшийся на ветру носовой платок. Ангьялей заволокло облаком выхлопного газа. На ней опять была ее новая блузка, господин Ангьяль махал инструментом, словно собираясь еще что-нибудь отремонтировать. Пепи пошла в дом. Адам свернул налево, на улицу Роман.

— Что случилось-то?

— Мне надо было кое-куда, а они намазывали бутерброды, один за другим.

— И кто будет все это есть? Бутербродов на целую неделю!

— Там еще яблоки и сливы, огурцы, вино, сидр, вода и пирог. Они даже дали нам с собой твою чешскую банку горчицы.

— Это еще зачем?

— Все для ее блудных детей — как она сказала — и для Эльфридушки. Она где, в багажнике?

— Ящик туда еле поместился.

— Тогда ее не продует, это хорошо, — сказала Эвелин. — Творожный пирог еще теплый. Встретимся ли мы тут когда-нибудь еще?

— Я был бы рад, если б нам для начала удалось отсюда уехать!

Он три раза постучал по приборной панели:

— Едем домой, Генрих!

— Не знаю, правильно ли это, Адам. Ты же мог бы высадить меня на вокзале. У меня сохранилась Катина бумажка с расписанием поездов.

— Мне по пути, это не крюк.

— А если они начнут к тебе придираться?

— Ты думаешь, они меня обратно не впустят? Да они мне руки будут целовать, с розами встретят.

— Ты же можешь сказать, что тебя похитили, я добавила тебе в чай снотворное, а когда ты проснулся, то уже был на Западе. К счастью, тебе удалось бежать назад, в то государство, в котором рабочие и крестьяне раз и навсегда покончили с эксплуатацией человека человеком… прости, прости, это было глупо. — Она погладила Адама по плечу. — Я просто хотела сказать, что было бы правда легче, если бы мы расстались быстро.

— Я сказал, что отвезу тебя, и ты согласилась.

— А если мне понадобится кое-куда?

— Ты же только что ходила.

— Да нет, ну вдруг мне приспичит… или тебе.

— Мотор нельзя заглушать, или только наверху, на горе.

— Ты хочешь проехать за один раз весь путь?

— Дорога идет через горы. Наверху я могу и остановиться.

— Честно говоря, я по-другому представляла себе наше расставание.

— И как же? Со слезами и продолжительными объятиями?

— По крайней мере, не с ногой на педали газа.

— Ты же можешь просто остаться в машине. Я имею в виду, тебе не обязательно выходить. Сегодня ночью мы будем дома. Все зависит от твоего решения.

— Не начинай опять. К тому же они твой дом уже опечатали. Ты туда больше вообще не войдешь.

— Ты думаешь, мне помешают их печати?

— Тебе теперь больше вообще никто не будет мешать.

— Что ты имеешь в виду?

— Именно это.

— Хватит молоть чепуху!

— Почему чепуху? А что будет, когда ты вернешься? Станешь писать мне любовные письма про то, что любишь меня, только меня одну, и останешься мне верен, и будешь меня ждать?

— Это что, так невероятно?

— Адам, я готова поспорить, что самое позднее послезавтра объявится одно из твоих созданий и начнет тебя утешать. Они еще как начнут тебя утешать. Они драться будут за возможность тебя утешить.

— А вы с этим Михелем друг друга стоите. Он тоже вечно все за меня знал. Он даже будущее предсказывал.

— Да все будет продолжаться, как раньше.

— Что значит продолжаться?! Чему продолжаться, если ты уедешь? Ничего не будет продолжаться!

— Ты теперь сам себе хозяин. Прощай, скука. Райский гарем на земле, каждый день — другая.

— Только евнухов не хватает.

— Я серьезно. Я и так недоумевала, зачем я тебе. Я ведь в твоем раю только мешала. Не то чтобы я тебе не нравилась, выгляжу я не так уж и плохо.

— Но готовила ты не очень.

— Ты тоже. И у тебя было на двенадцать лет больше времени, чтобы научиться.

— Разве нам было нехорошо?

— Иногда хорошо, иногда даже очень хорошо.

— Смотри, озеро.

— Возьмешь Эльфриду?

— Она твоя.

— Все равно, у тебя ей будет лучше. Сможет спокойно впасть в зимнюю спячку. К тому же не могу же я таскать за собой такой огромный ящик.