Книга Книга Греха - Платон Беседин

У входа в ночной клуб скопление шикарных автомобилей. Словно на Женевском автосалоне. Если бы я был тем, кто есть, то никогда бы не прошёл в этот клуб. Но теперь я носитель идеи, как говорит Арнольд, и мне всё можно.

Арнольд периодически здоровается с неизвестными мне людьми. Делайте вид, что вы свои, сказали нам. Мы стараемся. Поэтому здороваемся вместе с Арнольдом.

На входе нас встречают амбалы в строгих чёрных костюмах. Но главные здесь не они, а субтильный рыжий парень в вязаной шапочке. Он сомнительно смотрит на меня и Лену. Арнольд что-то шепчет ему на ухо. Парень, взмахнув руками, делает громилам жест, и нас пропускают в клуб.

Мы в святилище для кутил и гедонистов. Софиты бьют по глазам ярким, противным светом. Первое, что я могу рассмотреть, это полуобнажённые девушки с подносами. Они виляют задницами, просачиваясь сквозь танцующих и просто стоящих кутил, не забывая дежурно улыбаться. Одна из таких гурий вырастает перед нами. Арнольд берёт с подноса бокал шампанского. Мы делаем то же самое.

Несколько натужных глотков. Я бы с удовольствием выпил водки с томатным соком вместо этого дорогого шампанского, не снимающего напряжения.

Арнольд с бокалом в руках, как ледокол, разрезает сияющие стразами и брильянтами ледники тусовщиков. Видимо, он здесь частый гость, так как сразу усаживается за пустующий столик. И вновь, словно по команде, возле него вырастает официантка в эротичном костюме, похожем на тот, что используется в порно. Арнольд называет нечто мне незнакомое. Официантка испаряется так же неожиданно, как и появилась. Я усаживаюсь за стол.

— Нет-нет, — Арнольд разводит руками, — это место не ваше.

— Мы разделимся? — пугаюсь я.

— Ваш столик вон там.

Я беру Лену за руку и веду её в указанном направлении. Усаживаюсь за назначенный мне столик в ожидании одной из мгновенных официанток, но никого нет. Замечаю, что стены клуба украшены драгоценными камнями, сверкающими в свете софитов.

— Ёб твою мать! Настоящие? — Лена тоже их замечает.

— Не знаю, — пожимаю плечами. — Здесь всё вроде как настоящее, но при этом фальшивое. И люди там, и камни здесь.

— А, по-моему, охуенно, — улыбается Лена и идёт танцевать.

Как завещал Эпикур, довольствуйся и радуйся тем, что есть. Жаль, что в моём случае эпикурианство бессильно.

Я оглядываюсь по сторонам в поисках официантки. Периодически ощупывая карманы, где мирно, в ожидании своего часа покоятся шприцы.

— Вы себе представляете, как я воткну шприцы в этих людей? Они же могут заметить. Или могут заметить те, кто рядом.

— Там привыкли к шприцам, — улыбается Арнольд.

Именно так мне объяснили механизм заражения пред тем, как отправить сюда. Если следовать данным инструкциям, то я должен просто достать шприц и вбодяжить его содержимое в посетителей.

Появляется официантка, которая вполне бы могла стать девушкой месяца в «Playboy». Это приоритетная политика современных женщин. Они предпочитают быть девушкой месяца, чем женщиной на всю жизнь.

Я заказываю литровую бутылку виски. Мне дали денег, чтобы я ни в чём себе не отказывал. В разумных пределах, конечно.

После четырёх стопок виски мои мысли приходят в норму. Китч — вот то слово, которое лучше всего описывает место и события, происходящие в клубе. Крик властвует надо всем: крик в словах, одежде, интерьере, лицах.

«Тот, кто говорит, не знает. Тот, кто знает, не говорит». Пожалуй, если тебе нечего сказать душой или духом, то ты будешь орать словами.

Я опрокидываю ещё одну стопку виски и поднимаюсь из-за столика. Здесь все сидят на расстоянии друг от друга. Это создаёт ощущение интима при полной обзорности. Люди за столами целуются и ласкают друг друга, периодически отвлекаясь на кальян и выпивку.

Я пробираюсь ближе к сцене в поисках Лены, проталкиваясь сквозь людей в дорогих нарядах. Здесь все одеты только в то, что знает мир. Иначе нельзя. Нельзя тратить менее тысяч долларов за бутылку шампанского. Это моветон.

На сцене молодой парень, разукрашенный татуировками, несёт околесицу в микрофон. По бокам танцуют голые девушки, обмазывающие друг друга пригоршнями красной и чёрной икры. В центре зала два стриптизёра, чьи тела заставляют верить в то, что возможности человеческого организма безграничны, обхаживают молодую рыжеволосую девушку в розовом платье. Сзади полная женщина в аляповатом полуспущенном топике то и дело пытается поцеловать задницу одного из стриптизёров.

У туалета я сталкиваюсь с чихающей блондинкой.

— Салют! — она пытается обнять меня.

— Привет.

— Ты чего такой скучный?

— Что-то не так?

— Ещё бы! Здесь рай, мальчик! А ты скучный… чмо, а не мачо, — она хохочет. — Если бы не костюм за пять штук, я бы с тобой и не заговорила.

Отталкиваю её и протискиваюсь в туалет. Мочусь в писсуар, на дне которого синеет лёд. В зеркало я вижу, как в полуоткрытой кабинке два парня целуются в засос.

Подставка перед зеркалом усыпана крошками белёсой пыли. Смотрю на своё испуганное отражение и говорю:

— Я смогу сделать то, что должен, с этой золотой молодёжью.

Термин «Золотая молодежь» возник во время Великой французской революции. Им окрестили контрреволюционную молодежь, объединившуюся вокруг лидера термидорианской реакции Фрерона. По-французски термин звучал как jeunesse doree.

Все эти люди, собравшиеся в ночном клубе, ничего общего с революцией не имеют. Им больше подошел бы термин «молодёжь духовной прогерии». Прогерия или синдром Хатчинсона-Гилфорда — это редкий генетический дефект, характеризующийся комплексом изменений кожи и внутренних органов, обусловленных преждевременным старением организма. Их генетический дефект — клетки влиятельных отцов. Они состарились раньше, чем начали взрослеть.

Я в который раз ополаскиваю лицо водой. В туалет вваливается блондин в замшевом пиджаке. Его вырывает прямо на пол. В такие моменты принц и нищий одинаковы.

Блондин продолжает извергаться на розовозолотой пол туалета. Я подхожу к нему сзади и похлопываю по спине. Он не отзывается.

«Если бы не костюм за пять штук, я бы с тобой и не заговорила» — слова той девушки в туалете. Все эти люди — лучшие оценщики. Они презирают тех, кто одевается на рынке и ездит в метро. Для кутил в клубе все они преступники и проститутки — непотребная грязь под ногами. Стоит ли удивляться, что грязь становится тем, кем их представляют? Они просто оправдывают надежды.

Кровавая революция семнадцатого года готовилась теми, кто выполнял политический заказ, а творилась теми, кто был обуреваем ненавистью и завистью. Рабы рано или поздно взбунтуются, если долгое время будут лицезреть хоромы хозяина.

Шприц в моей руке — начало новой революции. Кровь за кровь, как завещал Моисей. Я аккуратно втыкаю иглу в спину блондина и нажимаю на поршень.