Книга Эскадрилья наносит удар - Анатолий Сурцуков

После экстремальной посадки предстоящий взлет с полотна шоссейной дороги казался детским развлечением. Однако, присмотревшись внимательнее по курсу взлета, обнаружили мы электропровода, натянутые поперек дороги. Этого еще не хватало! Но ведь у нас «эмтэшка», супервертолет, только что полученный на вооружение и потрясавший всех своими данными. Конечно, перепрыгнем мы через эти самые проводочки! Начинаю взлет. Чувствую, что от жары мощность движков не та. Да и зарегулировали, наверное, машину техники, не разгоняется никак.

Вот мне уже кажется, что провода сейчас пересекут линию нашей глиссады. Проще говоря, столкнемся мы с ними. Да что же это такое, ну почему так много в один день, да именно со мной и с этой злосчастной группой? Ну а взлет-то идет и что-то надо предпринимать. Тут я вспомнил, как некоторые пилоты делились опытом. Что, мол, во время взлета в тяжелых условиях, когда явно требовалась дополнительная тяга винту, то применяли они дачу левой педали. Якобы тем самым разгружается хвостовой винт и драгоценная дополнительная тяга кратковременно достается несущему винту, что позволяет перепрыгнуть препятствие на взлете. Обрадовавшись столь своевременно пришедшему на ум воспоминанию, я не то что дал, а только подумал дать левую педаль. Что тут было! Вертушка мгновенно, как норовистый конь, вошла в неуправляемое левое вращение, слегка вспухнув, правда, и оставив позади себя проклятые провода. Спасла мгновенная реакция, заставившая меня инстинктивно сунуть ручку вперед до упора, до приборной доски! Машина, сделав разворот на сто восемьдесят градусов, вышла в горизонтальный полет! А нам как раз туда и надо было лететь, в этом направлении, курсом на Кабул.

Немного отдышавшись, посмотрел я на экипаж. Судя по их безмятежным лицам, они не поняли, что происходило. Не стал я их разубеждать в полете, приказав усилить осмотрительность и внимание к приборам, боясь, что жаркий во всех смыслах денек преподнесет еще какой-нибудь сюрприз. Только на земле, разбирая полет, до них дошло, что было и что могло бы быть. Они-то подумали, ух какой лихой маневр командир закрутил, чтобы на курс выйти и от проводов уйти.

Да, негативный опыт иногда бывает даже ценнее обычного!

ЛЮБОВАНИЕ

О, Господи, как же ты прекрасна!

Ты так совершенна, что явно ощущается, что рука Господня довлела над теми, кто тебя создавал. Этот плавный изгиб бедра, изящно переходящий в бесконечное продолжение, сводит с ума своей уверенной завершенностью. Приливы манящих выпуклостей надолго останавливают на себе взгляд.

Прямая линия спины как бы приглашает возложить на нее твердую мужскую руку и пригласить на танец. Возможно, это будет танго…

Волнующая вздыбленность хвоста будит воображение…

Но гордая стать, осанка королевы, даже когда ты стоишь, не допускает даже намека на возможное небрежение при обращении с тобой, панибратство, непочтительность…

Поступь твоя легка, естественна, чуть небрежна…

Голос твой нежен и вместе с тем мощен, тебя слышно издалека, и он отличим от многих других…

Тобой могут владеть многие, но лишь немногим ты раскрываешься до конца, утаивая многие свои секреты и оставаясь непредсказуемой для непосвященных в самые неожиданные моменты…

На совершенство можно любоваться бесконечно, оно не утомляет. Как может надоесть созерцание реки, неба, огня в очаге?

Когда я увидел тебя впервые? В семьдесят третьем? Сколько ж лет прошло, а ты все так же юна, задорна, всем нужна, а изменяешься только в лучшую сторону. Как только тебе это удается? Я ж говорил, это точно Боженька был где-то рядом, когда тебя создавали. Я по-прежнему тебя люблю. Нет, не по-прежнему, и не я один. С годами любовь проходит этапы своего развития, как хорошее вино выдержку. От пылкости юношеского увлечения до зрелого, налитого годами совместно пережитых чувств ощущения в груди, что там есть место, в котором покоится нечто очень весомое.

Живи же долго, не падай, моя «восьмерочка»!

АЭРОЩЕНОК

Ветеранам-авиаторам, ныне здравствующим и навсегда улетевшим, посвящается.

Ну сколько можно?!!

Валерка Новиков, молодой командир экипажа, сидел в классе предполетных указаний среди множества других летчиков полка и рассеянно слушал монотонный ритуальный бубнеж должностных лиц относительно сегодняшних полетов.

Порядок докладов и их последовательность четко расписаны в летных документах, наставлениях, инструкциях, коим несть числа, повторяются изо дня в день и носят характер непременной обязательности, без которой нет дороги к взлетке, но, боже мой, какой же нудной кажется эта неумолимая необходимость!

Ну вот наконец командир полка произнес заключительную фразу в заклинаниях: «Счастливых полетов, товарищи офицеры!» Толпа в летных комбезах разом встала, выдохнула облегченно и без суеты потянулась к выходу, чтобы вдохнуть свежего воздуха, затянуться сигаретой, прислушаться к последним минутам тишины, разлитой над аэродромным полем, которая неминуемо скоро взорвется под напором десятков мощных авиационных двигателей и с размаху рубящих воздух несущих винтов.

Валерка одним из первых вырвался из душного класса (ну прям как в школе) наружу и едва не задохнулся от хлынувшего в легкие апрельского воздуха, густо настоянного на запахах свежей травы, обновленной после долгой зимы тайги и неповторимого парфюма аэродрома: сложной смеси ароматов выхлопов техники, керосина, масел и еще бог знает чего, что составляет тот неповторимый букет, который волнует каждого авиатора, заставляя учащенно биться сердце и выделять адреналин.

Рыскнув глазами по стоянке, Валерка нашел вертушку, на которой предстояло сегодня летать, и энергичной упругой походкой устремился к ней, как завидевший любимую девушку в назначенном для свидания месте молодой любовник.

Его летчик-штурман (правак в просторечьи) Костя Казимиров, в этом году закончивший училище паренек, ненамного отличавшийся и по возрасту да и по опыту от командира, едва поспевал за ним, не понимая необходимости той спешки, с которой он вынужден был передвигаться.

Но Валерка по мере приближения к машине все ускорял свои шаги, охваченный истомой от чувств, заполнявших все его существо.

Вот она, красавица, стоит, ждет его, поблескивая на солнце свежеокрашенными боками. Горделиво приподнятый нос стеклянной кабины, совершенные формы корпуса машины с плавными обводами, нависающие над всем этим великолепием упругие лопасти, многообещающе покачивающиеся под напором свежего ветра… Это совершенство воплощенной в металл человеческой мысли, концентрация чувств гения, сотворившего невообразимо прекрасное чудо, которое язык не поворачивается назвать холодным словом «техника», повергало молодого пилота в состояние, близкое к эротическому восторгу каждый раз, когда он видел ее, такую желанную и теперь уже доступную. Он мог бесконечно любоваться ею и не пресыщаться совершенством ее форм. Казалось, да нет, не казалось, он улавливал перемены в ее, вертушки, настроении, то сиротливо прикрывающейся лопастями от нудного осеннего дождя, то зябко кутавшейся под чехлами от мороза, то весело поблескивающей стеклами блистеров под весенним солнцем.