Книга Мир Софии - Юстейн Гордер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Апостол Павел в Афинах. Мы говорим о начале распространения христианства в глубь греко-римского мира — христианства как нового учения, разительно отличающегося от философии эпикуреизма, стоицизма или неоплатонизма. Тем не менее Павел находит основу для него и в этой культуре. Он указывает на заложенное в каждом человеке устремление к Богу. Для греков поиски Бога не были чем-то новым. Новым в проповеди Павла оказалось то, что Бог тоже открылся перед людьми и даже пошел им навстречу. Иными словами, он не просто «философский Бог», до которого люди могут дотянуться с помощью разума. Он также не «подобен золоту, или серебру, или камню» — таких божеств у греков было достаточно и на Акрополе, и внизу, на просторной агоре. И Господь «не в рукотворенных храмах живет». Этот Бог представляет собой личность, он вмешивается в ход истории и принимает ради человека смерть на кресте.
В «Деяниях Апостолов» рассказывается, что после этой речи Павла некоторые слушатели стали насмехаться над ним, не веря словам о воскресении Иисуса, но другие сказали: «Об этом послушаем тебя в другое время». Нашлись и такие, которые примкнули к апостолу и уверовали в христианское учение. Среди них была женщина по имени Дамарь, что само по себе примечательно. Однако в христианство обратились не только женщины.
Тем временем апостол Павел продолжал свою миссионерскую деятельность. Уже в первые десятилетия нашей эры христианские общины были образованы в наиболее значительных городах греко-римского Средиземноморья — в Афинах, Риме, Александрии, Эфесе, Коринфе. На протяжении трех-четырех веков весь эллинистический мир стал христианским.
СИМВОЛ ВЕРЫ
Надо сказать, что апостол Павел оказал решающее воздействие на христианство не только в качестве миссионера. Он приобрел большое влияние и в самих христианских общинах, где ощущалась острая нужда в духовном наставлении.
В первые годы после смерти Христа важную роль играл вопрос о том, могут ли не-иудеи становиться христианами без приобщения сначала к иудаизму. Следует ли, например, греку соблюдать Моисеев закон? По мнению Павла, это было не обязательно. Ведь христианство нельзя было рассматривать как одну из сект иудаизма. Оно обращалось со своей вестью о спасении ко всему человечеству. Старый завет между Богом и Израилем сменился «новым заветом», заключенным Богом со всеми людьми.
Но христианство было не единственной новой религией того периода. Как я уже объяснял, эллинизм отличался разнообразием религий, поэтому церкви важно было выступить с кратким изложением основ христианского учения — и чтобы отграничить себя от других религий, и чтобы воспрепятствовать расколу христианской церкви. Так появились первые символы веры. В символе веры суммируются главные христианские «догматы», то есть положения этого учения.
Одним из таких положений стал тезис о сочетании божественного и человеческого в Иисусе Христе. Иными словами, что он был «Сыном Божиим» не только благодаря своему деянию. Христос сам по себе был Бог. В то же время он был «истинным человеком», разделившим людские беды и претерпевшим муки на кресте.
Тут можно усмотреть противоречие, однако церковь настаивала именно на превращении Бога в человека. Иисус отнюдь не был «полубогом» (то есть получеловеком-полубогом), вера в которых получила широкое распространение в религиях Древней и эллинистической Греции. Церковь учила, что Иисус был «совершенным Богом» и «совершенным человеком».
ПОСТСКРИПТУМ
Я пытаюсь, дорогая София, объяснить тебе взаимосвязь явлений. Когда в греко-римский мир вступает христианство, это означает не только столкновение двух культурных традиций, но и один из величайших в истории человечества культурных сдвигов.
Мы с тобой покидаем античный мир. Со времени первых греческих философов прошла почти тысяча лет. Теперь перед нами христианское средневековье, которое также продолжалось около тысячи лет.
Немецкий поэт Гёте некогда сказал: «Кто, осмыслив ход столетий, / Не построил жизнь толково, / Тот живи себе в потемках, / Прожил день — и жди другого»[23]. Я не хочу, чтобы ты жила в потемках, а потому всеми силами стараюсь познакомить тебя с твоими историческими корнями. Только так ты будешь человеком. Только так ты не останешься всего-навсего бесшёрстой обезьяной. Только так ты не повиснешь в безвоздушном пространстве.
«Только так ты будешь человеком. Только так ты не останешься всего-навсего бесшёрстой обезьяной…»
София еще посидела в Тайнике, выглядывая через дырочки в сад. Она начала понимать, как важно знать собственные корни. Во всяком случае, это было важно для израильского народа.
Сама она всего лишь заурядный человек, однако, если она будет знать свои исторические корни, ее заурядность уменьшится.
София всего четырнадцать лет живет на планете Земля. Но если история человечества — это и ее история, тогда ей, можно сказать, уже несколько тысяч лет.
Она собрала листы, выскользнула из Тайника, промчалась через сад и, радостно подпрыгивая, взбежала наверх, в свою комнату.
…частичное продвижение вперед не означает заблуждения…
От Альберто Нокса не было ни слуху ни духу целую неделю. Не получала София и открыток из Ливана. Зато в разговорах с Йорунн они то и дело возвращались к открыткам, найденным в Майорстуа. Йорунн пребывала из-за них в полной растерянности. Но, коль скоро ничего нового не происходило, страхи сначала улеглись, а потом и вовсе забылись — за приготовлением уроков и игрой в бадминтон.
София несколько раз перечитала послания Альберто в надежде отыскать в них какой-нибудь намек, от которого бы прояснилась загадка Хильды. Благодаря этому она отлично усвоила античную философию. Теперь ей было нетрудно отличить Демокрита от Сократа, а Платона от Аристотеля.
В пятницу, 25 мая, она стояла у плиты и готовила обед к маминому приходу с работы — они давно договорились о таком распределении обязанностей по пятницам. Сегодня она решила приготовить уху и рыбные фрикадельки с морковью. Очень просто.
Тем временем на улице поднялся вихрь. Помешивая содержимое кастрюльки, София обернулась и увидела в окно, что березы гнутся на ветру, как колосья.
Внезапно в стекло что-то ударилось. София снова обернулась и на этот раз увидела прилипшую к окну картонку.
Девочка подошла ближе. Это оказалась открытка, на которой было написано: «Софии Амуннсен (для Хильды Мёллер-Наг)».
Не может быть… София раскрыла окно и взяла открытку в руки. Не может быть, чтобы ветер принес ее из самого Ливана…
Эта открытка тоже была датирована пятнадцатым июня.
Сняв кастрюльку с плиты, София села за стол. В открытке говорилось: