Книга Украденный сон - Александра Маринина

– Не мой, – уверенно откликнулся Гордеев. – У менявсего двое красивых, один, правда, брюнет, но очень высокий, под «средний рост»никак не подходит. Другой – блондин. Дефекта мочки ни у кого нет. Дальше чтобыло?

– Сел в машину, поехал в сторону Садового кольца. Велсебя как-то странно. В одиннадцать двадцать остановился возлетелефона-автомата, но вышел из машины не сразу, дважды смотрел на часы. Потомне торопясь зашел в будку, снял трубку, тут же повесил ее и пулей помчался кмашине.

Видно, таксофон не работал, а время поджимало. Рванул сместа, подъехал к другому автомату, сильно нервничал. На второй раз емуповезло, телефон был исправен. Набрал номер и почти сразу же нажал на рычаг. Нис кем не разговаривал. Снова набрал номер, подождал чуть подольше, ему опять неответили; Позвонил в третий раз, ждал еще дольше и тоже ни с кем не говорил.Вышел из будки, сел в машину и двинулся в сторону Измайлова.

– Человек позвонил в три места и никого не застал. Чтоты видишь в этом странного?

– Он смотрел на часы и явно ждал наступленияусловленного времени.

Значит, его звонка кто-то должен был ждать. Почему же емуникто не ответил? И потом, у него ничего не было в руках – ни монетки, нижетона. Как же он собирался разговаривать?

– Ты прав. Я подумаю над этим. Глаз с него неспускайте.

– Виктор Алексеевич, раз его пропустили в поликлинику,значит, он наш сотрудник. Мы не имеем права…

– Ты видел его служебное удостоверение? – резко оборвалсобеседника Гордеев.

– Нет, но…

– И я не видел. Домыслы свои оставь при себе. И до техпор, пока ты своими глазами не увидишь его удостоверение, не подделанное и непросроченное, он для тебя не сотрудник, а объект наблюдения.

– Ну, как скажете.

Борис Карташов еще раз сверился с картой.

– По-моему, мы проскочили поворот на Озерки. Надоразворачиваться.

Он развернул машину, и уже через минуту они увидели нужныйповорот, а оттуда до дома Смелякова было совсем близко.

Бывший следователь Григорий Федорович Смеляков жил в большомдвухэтажном кирпичном доме, окруженном яблоневым садом. Всюду чувствоваласьумелая и заботливая хозяйская рука: в аккуратно подстриженных кустах, и всвежевыкрашенном заборе, и в расчищенной дорожке, ведущей от калитки к дому.

– Хозяин вас ждет? – спросил Борис, запирая машину.

– Нет.

– А вдруг мы его не застанем, что тогда?

– Вот когда не застанем, тогда и решим, что делать, –ответила Настя, стараясь казаться беззаботной. На самом деле она ясно понимала,что сегодня они получили выигрыш во времени, и если не смогут его использовать,если Смеляков куда-нибудь уехал, то… Додумывать мысль до конца ей не хотелось.Очевидно, что второй раз примитивный фокус наподобие сегодняшнего, споликлиникой, у них не пройдет. ОНИ ждут от нее сложных ходов, и только поэтомуудалось при помощи дешевого «бородатого» трюка выиграть хоть немного времени.Завтра ОНИ будут знать об обмане, и тогда она не сможет даже выйти в туалет,чтобы это не осталось незамеченным.

Так что сегодня – главный день, решающий во всей операции, иисход ее зависит от того, сколько ей, Насте, удастся за этот день сделать.

Она решительно толкнула калитку, и в ту же секунду накрыльце появился пожилой мужчина с красивой окладистой бородой и седыми волосами.

– Вам кого? – вопросил он зычным басом.

– Григорий Федорович?

– Я.

Настя подошла к крыльцу и уже полезла было в сумку заудостоверением, но внезапно решила сыграть наугад.

– Можно нам войти?

– Проходите.

Смеляков посторонился, пропуская гостей в дом. Изнутрижилище напоминало городскую квартиру, комфортабельную, даже роскошную. Стеныобшиты деревом, на окнах тяжелые шторы из дорогой ткани. В большой центральнойкомнате горел камин, не электрический, а самый что ни есть настоящий.

Перед камином – кресло-качалка с небрежно брошенным теплымпледом, рядом с креслом на полу – два огромных ньюфаундленда, которые тут жевскочили при появлении посторонних и настороженно застыли.

– Как у вас хорошо! – непроизвольно вырвалось у Насти.

Хозяин довольно улыбнулся. Было видно, что он любит свой доми гордится им.

– С чем пожаловали? – спросил он, принимая у Настипальто.

– Григорий Федорович, можно поговорить с вами особытиях тысяча девятьсот семидесятого года?

Реакция Смелякова была совершенно неожиданной. Он радостноулыбнулся.

– Значит, все-таки опубликовали! А я уж и надеятьсяперестал. Как отдал рукопись в прошлом году, так из журнала ни слуху ни духу.Думал, забраковали. А вы, выходит, прочли и заинтересовались? Только имейте ввиду, там не все правда, там и авторский вымысел есть. Да вы садитесь,садитесь, я сейчас чай сделаю, а потом отвечу на все ваши вопросы.

Настя вцепилась в локоть Карташова, чтобы не упасть. Каквсегда в минуты внезапных озарений, спазм сосудов приводил к тому, что у неекружилась голова и слабели ноги.

– Вам плохо? – шепотом спросил Борис, осторожноусаживая ее на мягкий диван.

– Хуже не бывает, – пробормотала она, прикладывая колбу ледяную ладонь и стараясь выровнять дыхание. – Ничего, сейчас пройдет.Борис…

– Да?

– Я, кажется, поняла. Мы влипли в чудовищную историю.Это может оказаться крайне опасным. Поэтому уезжайте отсюда, уезжайте прямосейчас. Я как-нибудь сама доберусь.

– Не говорите глупостей, Анастасия. Я никуда не уеду.

– Поймите же, я не имею права втягивать вас в это. Мнеза риск зарплату платят, а вы, посторонний человек, можете при этом пострадать.Пожалуйста, прошу вас, уезжайте. Если с вами что-нибудь случится, я себеникогда не прощу.

– Нет. Не уговаривайте меня. Если не хотите, чтобы яприсутствовал при разговоре, я могу посидеть в машине. Но одну я вас здесь неоставлю.

Настя попыталась было возразить, но в комнату вернулсяхозяин, толкая перед собой сервировочный столик на колесах.

– Вот и чай! Батюшки, какая вы бледная, – охнул он, взглянувна Настю. – Не заболели?

Она уже почти пришла в себя, даже улыбнулась.

– Я всегда такая, не обращайте внимания.

Они пили чай, заваренный с мятой, зверобоем и брусничнымлистом, и Григорий Федорович Смеляков рассказывал им про дело об убийстве, совершенномТамарой Ереминой. Бывший следователь ничего не скрывал: слишком много летпрошло, чтобы оправдываться. Да и модно стало в последние годы писать иговорить о том, как коммунистическая партия творила в стране произвол. Партиюругали, попавших под ее беспощадный пресс жалели, и при таком раскладе Смеляковне видел ничего неприличного или опасного в том, чтобы поведать свою историю.