Книга Путь на восток - Мила Гусева

class="p1">Чуть раздвигаю створки жалюзи на ближайшем окне, чтобы оценить обстановку — и сиюминутно понимаю, что мы в дерьме по самые уши. На улице топчется несколько десятков проклятых плотоядных тварей. Большая часть сгрудилась на пороге клиники, отрезав нам путь наружу, ещё штук пятнадцать слоняется по парковке между машинами.

А основной запас огнестрельного оружия остался в багажнике моего джипа.

— Сколько у тебя патронов? — отвернувшись от окна, оборачиваюсь к доморощенному герою, но он в ответ лишь сокрушенно качает головой.

— Почти нет. У тебя?

Я быстро проверяю магазин автомата, хотя и без того прекрасно знаю, что патронов в нём катастрофически мало. Всего семь штук.

Против огромного стада на улице — всё равно что ничего. Расклад хуже некуда. Мы снова заперты в ловушке, а нашим врагам не требуется вода, еда и отдых — они способны держать осаду хоть до скончания веков.

Погано, чертовски погано.

— Поищем другие выходы, — предлагает Торп, но эта идея с большей долей вероятности обречена на провал. По всей видимости, пространство клиники ограничивается одним-единственным коридором со множеством кабинетов. Однако попытаться стоит.

Энид снова заходится истошным надрывным криком — и твари мгновенно оживают, принимаясь остервенело долбиться в запертую дверь. Под их яростным напором тонкий пластик начинает буквально ходить ходуном.

Вещь скалит зубы и угрожающе щетинится.

— Что случилось? — в коридор выходит бледный как смерть Петрополус, и при виде забаррикадированной двери его лицо мгновенно теряет последние краски, становясь белее снега. — Черт… Много их там?

— Слишком много, — с досадой отзывается Торп, опасливо покосившись в сторону окна. — У нас почти нет патронов. Не знаю, как долго продержится дверь. Как Энид?

— Схватки учащаются, — благоверный блондинки тяжело вздыхает и ниже надвигает на лоб свою идиотскую синюю шапку. — Бьянка сказала, что раскрытие примерно восемь сантиметров. Вроде как это уже много…

Не желая вникать в тонкости процесса, я распахиваю дверь ближайшего кабинета и проверяю все окна — но проклятые твари рассредоточились вокруг всего здания. Захватили нас в смертоносное кольцо, как стая голодных шакалов. Обхожу кабинет за кабинетом, но с каждым новым осмотром шансы выбраться отсюда живыми неизбежно тают.

Мертвецов слишком много, и они повсюду.

Нам не успеть добежать до машин — не говоря уж о том, что Синклер после родов вообще не сможет быстро передвигаться.

Oh merda. Трижды. Десятикратно.

В последнем кабинете я усаживаюсь прямо на пол, привалившись спиной к белой стене.

Руки бьёт мелкой дрожью от холода — насквозь мокрая одежда неприятно липнет к телу, и я машинально кутаюсь в тонкую джинсовку хренова героя. Но это практически не помогает. Холод буквально пробирает до костей. Если каким-то невероятным чудом нам повезёт здесь уцелеть, я точно свалюсь с температурой.

Блондинка продолжает вопить от боли на заднем плане, срывая голос до хрипоты.

Хмурое небо продолжает извергать ослепительные молнии и тонны воды.

Я продолжаю сидеть на грязном кафельном полу, дрожа всем телом от мерзкого холода и тщетно пытаясь придумать план спасения.

Так проходит час.

Может быть, два.

Или даже три.

Сложно сказать точно — часов у меня нет, а интуитивное ощущение времени стирается перед лицом неотвратимой гибели. Старуха с косой в очередной раз занесла над нами костлявую руку — и теперь мы вряд ли сможем её перехитрить.

Мой взгляд невольно падает на брошенный рядом автомат. Семи патронов не хватит, чтобы отбиться от кровожадного стада… Но их хватит на нас. Чтобы успеть расстаться с жизнью прежде, чем мерзкие заживо гниющие твари начнут рвать нам глотки.

Похоже, план всё-таки есть.

Не спасения. Но избавления.

Интересно, о чём должен думать человек на смертном одре? Вспоминать о былом или же жалеть об упущенном? О чём подумал мой брат за мгновение до того, как на его горле сомкнулись зубы кровожадной твари? И успел ли он вообще о чём-то подумать?

Не знаю. Никогда прежде не рассуждала на эту тему. Даже тогда, когда бесцельное и бесконечное скитание по выжженной мёртвой земле осточертело мне до тошноты, у меня не возникало мыслей пустить себе пулю в лоб.

Черт знает, почему.

Ведь это было самым простым и логичным решением — на заре эпидемии так поступали очень многие отчаявшиеся.

Наверное, всему виной было моё природное неискоренимое упрямство — я никогда не искала лёгких путей и никогда не плыла по течению, будучи твёрдо убеждённой, что человек сам вершит свою судьбу.

И вот где я оказалась в конечном итоге.

Негромкий скрип открываемой двери прерывает поток моих напряжённых размышлений.

— Можно? — хренов герой непривычно неуверенно мнётся на пороге, потупив взгляд на собственные ботинки. — Бьянка сказала, что головка показалась… Решил рассказать тебе.

Понятия не имею, с чего вдруг он взял, что мне интересна эта информация.

Какое значение имеет рождение новой жизни, когда все наши висят на волоске?

Мы в капкане, и спасения ждать неоткуда.

Поднимаю на Торпа пристальный немигающий взгляд — и в голове вдруг самопроизвольно вспыхивает осознание, что в шаге от смерти человек гораздо сильнее жалеет об упущенной возможности. Потому что я жалею. Чертовски сильно жалею, что остановила его тогда, на гребаной крыше гребаного трейлера… Когда ещё не знала, что наши дни сочтены, и иного шанса попросту не представится.

— Хотя кого я обманываю? — хренов герой тихо усмехается собственным мыслям и решительно переступает порог, прикрыв за собой дверь. Я медленно поднимаюсь на ноги, ещё медленнее вскидываю голову, и наши взгляды сталкиваются. — Я хотел сказать совсем другое. Вероятно, к рассвету мы все уже будем мертвы…

Торп выдерживает продолжительную паузу, не разрывая зрительного контакта — напряжённо потирает переносицу двумя пальцами, кривит губы в своей коронной наигранно-небрежной улыбке, и всё смотрит-смотрит-смотрит прямо в глаза. Его пристальный взгляд вкручивается в мозг словно кюретка для лоботомии, радужка болотного цвета затягивает будто трясина, парализуя голос разума и беспощадно отрезая все пути к отступлению.

Но я больше не хочу отступать.

Больше не хочу бороться с этим иррациональным, парадоксальным, совершенно обезоруживающим влечением — да и какой смысл в этой борьбе? Никакого смысла нет и не было. Я безбожно проиграла ещё тогда, когда дуло его жалкого Кольта упёрлось мне в лопатки на заброшенной заправке близ Роджерс-Сити.

— И я понял, что если и жалею о чём-то в этой жизни… то только о том, что позволил тебе тогда уйти.

Хренов герой озвучивает мои мысли.

С поразительной легкостью и удивительной честностью — пожалуй, из нас двоих к самообману склонна только я.

Раскаты грома, шум ливня, страдальческие вопли Синклер, хриплое рычание тварей — всё