Книга На далеком меридиане - Николай Кузнецов

При выезде из Аликанте слева от нас виднелся темный силуэт старой крепости, почти такой же древней, как и Картахена. Клонило ко сну, да к тому же и Хосе, чем-то недовольный, молчал.

Дорога была знакома. Уже много раз довелось ездить по ней, и мы знали все крупные города или пуэбло. Это и насторожило нас. Прошло не менее получаса, а мы не встретили ни одного населенного пункта. Под колесами хрустели мелкий щебень и галька, что тоже показалось подозрительным.

«А вы по той дороге едете?» – спросил я Хосе.

«Сегурисимо (Нет никакого сомнения)», – ответил он. Учить шофера казалось мне неудобным, но я все-таки спросил, ездил ли он когда-нибудь в Валенсию. «Много раз, правда, давно», – ответил он. Продолжаем путь. На редкость ровная дорога из мелкой гальки и ни одной встречной машины. Что-то неладно, подумал я, но решил пока молчать.

Проехав еще полчаса, я снова спросил Хосе, уверен ли он в правильности выбранной им дороги.

«Сегуро (Уверен)», – но уже без превосходной степени ответил он и разъяснил, что эта дорога значительно короче той, по которой теперь обычно ездят. «Но почему же никто ею не пользуется, если она короче?» – спросил его Нарцисо. «Здесь немного опаснее, потому что дорога уходит в горы, где почти нет селений», – объяснил Хосе, показав жестом, что нам-то бояться нечего, мы вооружены. Снова едем и снова ни одной встречной машины или хоть какого-нибудь селения. Не будь я уверен в честности и преданности Хосе, я немедленно приказал бы вернуться, а тут еще ложный стыд за чрезмерное опасение, и мы продолжали путь в неизвестность. Но вот, наконец, и пуэбло. Мы с радостью остановились и послали Хосе выяснить, где находимся. От одного дома к другому переходит Хосе, стучит в окна – и все напрасно. Село как вымерло. Внешне все выглядело нормально и как будто говорило о том, что здесь живут люди, но почему не открывают двери? Загадочно! На окраине села находим дорожный знак со стрелкой и надписью: «Алькой». Это хорошо, хоть какой-то ориентир есть.

У армейского товарища обязательно при себе находилась бы подробная карта местности, и он запросто разобрался бы в дорогах и расстояниях.

Правда, есть известный анекдот, что когда два сухопутных офицера на каком-то перекрестке вылезли из машины и стали осматриваться, развернув карту, находившиеся рядом мальчишки заметили: смотри, Петька, сейчас дорогу спрашивать будут.

Мы, моряки, доверившись шоферу, отправляясь по знакомой дороге, имели, да и то случайно, простую географическую карту для туристов. По ней было видно, что из Аликанте на Валенсию идут две дороги: более старая и когда-то, видимо, единственная шла прямым путем, а другая, построенная при Примо де Ривера и отвечающая требованиям туристов, проходила ближе к морю вдоль построенных там туристских баз, ресторанов и курортов. Наш Хосе хорошо знал только старую дорогу и не решался ехать ночью по новой. Но война внесла свои коррективы. Одна дорога оказалась совсем заброшенной и, видимо, не из-за опасности езды в пустынной местности, а из-за отсутствия там должного обслуживания и прежде всего бензоколонок, а другая приняла на себя всю тяжесть коммуникаций. Подсчитав, что теперь уже ближе до Алькоя, чем возвращаться в Аликанте, мы решили продолжать путь. После ровного и сравнительно прямого пути дорога неожиданно начала подниматься в гору. Машина медленно продвигалась и описывала большие круги вокруг горы, взбираясь на перевал. Низкие облака покрывали вершину горы, и мы ехали как в густом тумане, уменьшив скорость. Нас по-прежнему смущало, почему мы до сих пор не встретили ни одной машины.

«А как с бензином?» – поинтересовался я, подумав, что если, не дай бог, здесь останемся без горючего или скиснет мотор, то так и будем сидеть, не рассчитывая на помощь.

«Бастанте (Достаточно)», – ответил Хосе и посмотрел на циферблат, но в его тоне уже не было никакой уверенности, и он виновато начал объяснять, что когда поднимемся на перевал, то дальше пойдет сплошной спуск до самого Алькоя. Мы действительно вскоре начали спускаться такими же кругами и минут через десять выехали из облаков. Было уже далеко за полночь, а мы, вместо того чтобы подремать, для чего я всегда использовал ночные поездки, все бодрствовали, внимательно и с опаской всматриваясь в темноту. Одно утешение, что теперь мы спускались вниз и расход горючего был невелик.

Неожиданно мы увидели синие огни и силуэты домов – это был город, тот самый Алькой, который нам был нужен, как воздух. В баках почти не было бензина.

Трудно сказать, кто больше обрадовался этому, но шофер был явно доволен. Подъехав к контрольному посту, он выскочил из машины и оживленно начал делиться своими переживаниями, когда «милисиано» потребовал от него «сальвокондукто» (пропуск), подозрительно поглядывая на машину.

Традиционное «салуд», и мы двинулись к колонке, чтобы заправиться газолином.

«Теперь все предпочитают ездить по приморской дороге», – сказал Хосе и добавил, что «милисиано» также удивлен нашим выбором дороги.

«Это вам не Севилья», – подшучивал Нарцисо, когда машина уже мчалась по асфальтированному шоссе на Гандию, откуда недалеко и до Валенсии.

В гостинице «Метрополь» в конце марта 1937 г. было оживленно. Все переживали победу республиканцев под Гвадалахарой. После яростных атак итальянского экспедиционного корпуса и полного разгрома его наступило затишье. Это чувствовалось и в Валенсии. Вечером в ресторане гостиницы необычно людно. Журналисты и писатели из Англии, Франции, США, посетившие места боев, теперь собрались в Валенсии. Они интересовались дальнейшими планами военных операций и назревающим правительственным кризисом. Многие стремились побывать в отеле, где размещено наше представительство, и поэтому там можно встретить не только представителей советской и испанской прессы, но и француза Мальро, американца Хемингуэя и множество менее заметных фигур. В марте в Испании весна уже в полном разгаре, не наша апрельская или даже майская в Москве, с холодными ночами и нередко заморозками, а жаркая. Днем уже совсем тепло, а если бывает дождь, то теплый и короткий, настоящий весенний дождик, наполняющий влагой рисовые поля и апельсиновые рощи. После бессонной ночи удалось немного отдохнуть, ожидая звонка от Штерна.

«Что-то неладно в Барселоне», – поздоровавшись, сразу начал Григорий Михайлович, когда я приехал к нему. В его комнате на втором этаже, как всегда, разложены на столе карты. Здесь нет всевидящих журналистов, и обстановка своей строгостью напоминает штаб крупного оперативного соединения.

«Прието собирается послать туда несколько кораблей», – продолжал он, желая выяснить мое мнение по этому поводу и дать некоторые указания. Я уже слышал от командующего Буиса, что крейсер «Мендес Нуньес» и два эсминца готовятся выйти в Барселону якобы для обеспечения важных перевозок из Франции в Каталонию и Валенсию, хотя время выхода еще не уточнено. Рассказав Григорию Михайловичу об этом, я попросил проинформировать меня о положении дел в Барселоне.

«Анархисты выставили какие-то требования правительству Кабальеро, и дело может кончиться открытым столкновением», – сказал Штерн, воспринимая это как обычное явление. Отношения с Каталонией действительно уже не раз обострялись и отрицательно отражались на ходе боевых действий. От нее многое зависело в борьбе с фашистами. «Каталония – это жизненный нерв Испанской республики», – как-то сказала Д. Ибаррури. В Барселоне была сосредоточена хлопчатобумажная промышленность, химическая и электротехническая. От умения мобилизовать промышленные и людские ресурсы Каталонии во многом зависел исход войны. Однако вместо консолидации усилий для победы над Франко анархисты требовали «полной самостоятельности» или принятия их планов военных действий, в частности на Арагонском фронте.