Книга Лёлишна из третьего подъезда - Лев Давыдычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И всем хотелось, чтобы вещей было много-много.
Таскать бы да таскать!
Под музыку!
Да хоть целый день!
Весёлое настроение людей передалось даже мебели.
Шифоньер пританцовывал.
Письменный стол приплясывал.
Стулья как бы кружились в вальсе.
Тарелки летали по воздуху от жонглёра к жонглёру.
Сам грозный товарищ Сурков крикнул:
– Чего тут происходит?
И мальчишки хором пропели:
– Лёлишну перевозим! Лёлишну перевозим! С дедушкой перевозим! С дедушкой перевозим! С пятого на первый!
И рот у грозного товарища Суркова опять раскрылся.
И не мог товарищ Сурков никак его закрыть.
И сказать ничего не мог – до того удивился. Не привык он, чтобы человеку оказывали так много внимания.
Так с незакрытым ртом и ушёл.
А переезд продолжался.
Хлоп-Хлоп сидел на плече Эдуарда Ивановича, одной рукой держался за него, а другой помогал Лёлишне с дедушкой переезжать – нёс карандаш.
Карандаш этот Хлоп-Хлопу доверили совершенно напрасно.
Когда Эдуард Иванович спускался с пятого этажа, мартыш вёл грифелем по стене и прочертил линию до первого этажа. (В суматохе никто этого не заметил, а потом весь подъезд долго гадал, кто же из мальчишек мог так набезобразничать? И попало, конечно, Петьке, хотя он спал в шифоньере.)
А раз я вспомнил о Петьке, то надо рассказать, что он там, бедный, в шифоньере переживал.
Проснулся он оттого, что его покачивало и играла музыка.
Темнота.
Несут.
«Помер я, что ли? – испуганно подумал Петька. – А чего тогда музыка весёлая?»
И, чтобы окончательно убедиться в том, что он жив, Петька плюнул.
Живёхонек!
И сразу обо всём вспомнил, и захихикал – пусть несут! Это ему за все его несчастья – первое в жизни удовольствие.
Когда из квартиры вынесли всё, девочки помогли Лёлишне вымыть полы.
Она вручила ключи новым хозяевам квартиры.
А они отдали ей ключи от своей квартиры.
Теперь мебель запританцовывала, заприплясывала в обратном направлении.
Снова грянул оркестр – помогали переехать и тем, с кем Лёлишна обменялась квартирой.
Правда, подниматься на пятый этаж труднее, чем спускаться, но – всё равно весело.
С музыкой-то тем более!
И всем жильцам обоих домов захотелось сейчас обменяться квартирами.
– Это не переезд, – сказал дедушка, – а перенос.
Он был очень горд, потому что не уронил коробку с лекарствами. Сам принёс её на новую квартиру и осторожно опустил на табурет.
– С новосельем вас, – сказал Эдуард Иванович.
– И вас тоже, – ответил дедушка, – вы ведь у нас живёте. Значит, и у вас новоселье. Лёля, срочно валерьянки! Феноменально срочно! Я очень разволновался. От радости. Я не переношу, когда вижу так много доброты. Сердце не выдерживает.
– Не давать ему валерьянки! – вдруг строго приказал Эдуард Иванович. – Радостные волнения полезны организму!
– Да, но я привык к валерьянке, я…
– Вот именно, – тем же строгим, даже грозным тоном продолжал Эдуард Иванович. – Вы привыкли. Надо отвыкать.
– Как? – упавшим голосом спросил дедушка.
– Очень просто, – ответила Лёлишна, – отвыкай и всё. Держи себя в руках. Будь мужественным.
– Трудно это. И неинтересно. Я однажды целый день был мужественным и – устал. Разрешите мне хотя бы изредка тяжело что-нибудь переживать?
Эдуард Иванович с Лёлишной переглянулись, и она ответила:
– Не разрешаем.
Дедушка совсем растерялся.
Сел.
На коробку с лекарствами.
– Ну вот, – удовлетворённо сказал он, – вот вам и результат.
– Ты встань, – предложила Лёлишна.
– Мне теперь всё равно, – сказал дедушка и встал.
Лёлишна расправила смятую коробку и сказала:
– А теперь будем наводить порядок.
– Эй! – раздался из шифоньера знакомый голос. – Откройте! Задохнусь, чего доброго.
Открыли.
– Привет, – сказал Петька, – хотел вам помочь, да уснул.
Мог бы и сейчас помочь, нашлась бы работа, да разыгрался с Хлоп-Хлопом.
Сидели они друг против друга и дразнились.
Петька сам себе аплодировал.
А мартыш плевался.
Лёг спать дедушка.
Привязанный цепочкой к батарее центрального отопления спал на подстилке Хлоп-Хлоп.
В соседней комнате растянулся на ковровой дорожке Чип.
Дедушка видел во сне, что ему снова разрешили переживать с утра до вечера.
Хлоп-Хлопу снился Петька – будто они с ним соревнуются, кто дальше плюнет.
Чипу пригрезилось: бегает он по лесу, а под каждым кустом и деревом лежит или кусочек сахару, или кусочек мяса.
А на кухне горел свет.
А за окном давным-давно была ночь.
На кухне сидели Эдуард Иванович и Лёлишна.
Они шептались.
Прыгала крышка на давным-давно закипевшем чайнике.
А они давным-давно шептались, склонясь головами над столом.
Заскулил Хлоп-Хлоп: ему нужно было в туалет.
А его не слышали.
Он заскулил громче.
Проснулся Чип и зарычал.
Дедушка проснулся, испугался и с головой спрятался под одеяло.
А двое на кухне ничего этого не слышали.
Шептались.
Чип пожалел мартыша, подошёл к нему и спросил (конечно, на зверином языке):
– Чего раскричался?
– Чего? Чего? – хныча, передразнил мартыш. – Неужели не понимаешь?
– Нет, – признался Чип.
– Я хочу, – стыдливо опустив глазки, произнёс Хлоп-Хлоп, – туда. Иди скажи им.
Чип лбом толкнул дверь в кухню, вошёл и с упрёком посмотрел на Эдуарда Ивановича.
Тот сразу всё понял, отвязал мартыша, и вскоре Хлоп-Хлоп снова спал.
И Чип спал.
А дедушка притворился, что спит.
Когда двое на кухне снова зашептались, он тихонько вылез из-под одеяла, всунул ноги в тапочки.
