Книга Лёлишна из третьего подъезда - Лев Давыдычев

То есть не спорили, а ругали Лёлишну.

– Обзываться нельзя! – негодовал Виктор. – А то бы я тебя обозвал знаешь как?

– От такого дела отказываться, – вторил Владик. – Да если бы он меня взял! Я бы от радости выше дома подпрыгнул!

– Мне вот дрессировщиком быть нельзя, – мрачно говорил Петька, – я на арене уснуть могу. Да и самого меня ещё несколько лет дрессировать надо.

А дедушка сидел весёлый-весёлый, изредка произносил:

– Ничего, ничего, всё будет в ажуре-абажуре.

Вечером пришёл Горшков.

Сначала ребята его даже не узнали: он был в штатской одежде.

Настроение у него было мрачное и даже чуть-чуть злое.

– Ерундистика получается, – сказал он, молча выпив четыре стакана чаю без сахара. – Сплошное безобразие.

– А что? – спросили ребята и дедушка.

– Феноменальный ужас, – ответил Горшков и залпом выпил пятый стакан чаю без сахара. – Стыдно сказать, но почти каждый вечер в цирк хожу. Добровольно.

– Да ну?! – поразились ребята и дедушка.

– Почти каждый вечер, – повторил Горшков, – а вернее, каждый свободный от работы вечер. Тянет меня туда. Понял я, в чём дело. Отдыхать в цирк народ ходит. Сил набраться для завтрашнего трудового дня. Сидит зритель, смотрит на Эдуарда Ивановича и думает: силён, значит, человек! Вон львов не боится, а я хулигана позавчера испугался. Тоже вроде бы воспитательная работа получается.

– Эх вы! – с укором и сожалением бросил дедушка. – А я разлюбил цирк. Он чуть не разлучил меня с внучкой. Хорошо, что у неё феноменальная сознательность, а то бы…

Дедушка махнул рукой.

– Поясните, – попросил Горшков.

И тут ребята заговорили все разом. Вот что услышал Горшков.

– Эдуард а она Иванович берёт отказывается к себе а мы в ученицы говорим да мне бы соображать ей такое пред надо ложили радовать а она ся что отказывается надо…

– Молчать! – приказал Горшков. – Пусть она сама расскажет.

– Вы представляете… – начала Лёлишна.

Да, да, вы представляете – цирк! Горят все огни. Оркестр играет марш, от которого трудно усидеть на месте. На арене клетка из железных прутьев. Выходит ведущий и говорит: «Выступает с группой дрессированных львов единственная в мире девочка-укротительница Лёлишна Охлопкова!»

– А она отказывается, – сказал Владик.

– Понятно, – сказал Горшков. – Тебе бы, Лёлишна, в милиции работать. Там такие люди очень нужны.

– Какие такие? – спросил Петька, зевая.

– Такие, – гордо сказал Горшков. – Которые, как она… Вы уж меня извините, а я в цирк.

После его ухода ребята долго молчали.

– Ничего я не понимаю, – заговорил Петька. – Чего её все без конца хвалят? Девчонка она, конечно, ничего. Ну, а чего особенного-то?

– Она единственная женщина в семье, – ответил Владик, – и настоящая женщина.

– Особенного ничего, – сказал Виктор, – но ей, а не мне, тебе или ему, предложил Эдуард Иванович стать своей ученицей.

– Я, конечно, понимаю свою отрицательную роль в этой истории, – виновато сказал дедушка. – Но что поделаешь?

– Ничего, – ответила Лёлишна. – Всё равно я буду дрессировщицей. Когда-нибудь.

– Никогда не будешь на меня сердиться? – спросил дедушка.

– Никогда, – ответила Лёлишна, – можешь не беспокоиться.

Вот и всё, уважаемые читатели.

Даже у самых толстых книг бывает

КОНЕЦ.

И мы с вами добрались до конца «Лёлишны». Мне осталось пожелать вам счастливой жизни и написать последнее слово

КОНЕЦ

и поставить

.

1963 год