Книга Советник президента - Андрей Мальгин

— По-моему, он безобидный.

— Твоя задача — вызвать милицию. Пусть просто проверят у него документы. Я ж не требую его в тюрьму сажать. Пусть проверят — и все. А Игнатию лучше б он письмо прислал. Игнатий Алексеевич государственный человек, он не может со всеми встречаться, кто этого желает. Пусть пишет по адресу: «Москва. Кремль. Присядкину». И давай побыстрее все это улаживай. Мне надо в магазин за продуктами идти. А я из-за этого чечена выйти из дома не могу.

Охранник сразу понял лукавство Валентины. Во-первых, ни в какой магазин «за продуктами» она много лет уже никогда не ходила, а только ездила.

Разве что за батоном хлеба в соседний дом. Так как на горизонте их машины не наблюдалось, значит никуда она не собиралась. Во-вторых, чеченец явно был неграмотным, но если б даже с чьей-то помощью он сумел сочинить письмо со своей просьбой, по сообщенному Валентиной адресу оно вряд ли нашло бы адресата. И, наконец, третье и самое важное. Вызвать милиционера с целью проверки документов — это означало именно арест незваного гостя. Чеченцев без московской регистрации (а Рома не сомневался, что неграмотное дитя гор не имеет никакой регистрации и даже не представляет, что это такое) немедленно забирали в кутузку, где они либо платили ментам колоссальный выкуп, либо подвергались избиениям и чудовищным для любого горца унижениям. Но хозяин, как говорится, барин. Поэтому Роман, вздохнув, вызвал наряд.

Разговаривая по телефону с дежурным по отделению, он говорил нарочито громко, чтобы незваный гость понял, о чем речь, и догадался сгинуть с глаз долой добровольно. Но вместо того, чтобы смыться, чеченец мирно дождался милицию, безропотно погрузился в экипаж и отправился навстречу своей судьбе.

Валентина наблюдала за развитием событий из окна, попивая чаек с лимоном. Кротость, проявленная чеченом, ее насторожила. Но мысль о возможной «провокации», которая всегда посещала ее в неясных для нее обстоятельствах, была вытеснена приездом любимой дочери из школы.

Валентина взяла быка за рога:

— Машка, дрянь, а что это за некролог ты там написала? — и она кивнула в сторону ее комнаты.

— Нехорошо рыться в чужих вещах, — ответила дочь.

— Для этого не пришлось рыться. Оно лежит на самом верху. Так что я, естественно, все прочла.

— Мама, я просто представила себе, какие замечательные похороны мы устроим моему папе.

— Какие еще похороны?

— Ну он же помрет когда-нибудь.

— Маша, нехорошо об этом думать. Пусть живет…

— Конечно, пусть живет, это в наших же с тобой интересах, — цинично ответила Маша. — А все-таки странно, что ты не думаешь о том дне, когда он умрет. А ведь это может случиться в любой момент. Дело даже не в том, что он старый. И с тобой может случиться, и со мной.

«Какого мудрого я вырастила ребенка» — подумала Валентина.

— Ну так вот, мама, мы совершенно не продумали с тобой некоторые материальные вопросы.

— Маша, ты прекрасно знаешь, что продумали. Папа тебя так любит, что все свои зарубежные гонорары и премии… — при слове «премии» Валентина опять с горечью вспомнила о Поллитровской, — все гонорары и премии он отложил на счет в Германии. Все эти деньги полностью — твои. Мы ими не пользуемся.

— Прекрасно, а ты не думала, мама, про дачу, квартиру, машину и обо всем прочем барахле? Про ту квартиру на «Аэропорте», которую мы сдаем, например. И хорошие деньги получаем, если ты забыла.

— А что тут думать?

— Ну как же, — продолжало умное дитя, — мы ведь с тобой не единственные наследники.

Валентину просто пронзило током. И в самом деле: у Игнатия существовали еще сын и дочь от первого брака, и даже, как она слышала краем уха, имелись внуки. О том, что они в свое время придут за своей частью присядкинского наследства, она даже не думала. А ведь Машка права: придут! Черт, надо срочно советоваться с каким-нибудь юристом.

— Так вот, мать, вызывай нотариуса и пусть папаня подписывает завещание, где четко распишет, кому что достанется.

— Ну уж не сомневайся, — ответила Валентина, — им всем достанется шиш с маслом. Валентина, естественно, желала, чтобы Игнатий по завещанию отписал своей старой семье дырку от бублика. Но у нее были сомнения. Она прекрасно помнила, как привязан был Присядкин к своей четырнадцатилетней дочери, когда в его жизни появилась Валентина. Та у него практически дневала и ночевала, он тратил на нее кучу денег, и Валентине тогда стоило немалых усилий, чтоб эта дура забыла дорогу в отцовский дом. А потом надо было постараться, чтоб ее светлый образ в сознании пожилого отца был полностью вытеснен образом их общей дочери, то есть Машки.

Конечно, развелся он со святым семейством чуть ли не тридцать лет назад. Но что происходит в его нездоровой голове, неизвестно. Вдруг там осталась какая-то сентиментальность. Вопросами завещания придется заниматься лично, на пушечный выстрел не подпуская его к этому вопросу. Причем делать это надо срочно. Вдруг, в самом деле, развязка наступит неожиданно… Тогда так просто от родственничков не отделаешься… «А Машка-то молодец» — отметила Валентина, но сухим голосом сказала:

— Спасибо, Маша за совет. Но не думай, что ты умнее всех. Иди обедай.

— Я бы пообедала, мать, но, входя в квартиру, я не почувствовала никакого запаха еды.

«Черт, из-за этого чеченца я не успела ничего приготовить».

— Маш, я подогрею тебе вчерашний рассольник и сделаю пиццу по-быстрому. Годится?

— Ну что ж делать, — горестно вздохнула Маша, — выбирать не приходится. Новосельцева после школы с родителями обычно отправляется обедать в ресторан «Пушкин». Это я так, к сведению. Я понимаю, что у нашей семьи на это просто не хватит бабла. Мы же бедные. И Маша пошла на кухню. Ну а вдруг в холодильнике найдется что-то поинтереснее вчерашнего рассольника.

— Игнатий Алексеевич, — доложила Присядкину секретарша, — с вами хочет поговорить Людмила Васильевна Дитятева.

— В каком смысле поговорить? По телефону или она пришла? Она что, уже здесь? А кто пропуск ей выписал? И кто это вообще такая? — Игнатий Алексеевич, Людмила Васильевна работает заместителем начальника управления по взаимодействию с полпредами президента в федеральных округах Главного территориального управления администрации.

— А, ну понятно. Соедините.

— Она в приемной.

— Ну пусть зайдет, — Присядкин никакую Людмилу Васильевну Дитятеву вспомнить, как ни силился, не мог, но ему было приятно, что к нему в кои то веки пришел живой посетитель. Дверь отворилась и в кабинет буквально ворвалась небольшого роста дама лет пятидесяти с гаком. На ее лице навечно застыло выражение «Меня легко обидеть». Физиономией она напоминала артистку Немоляеву в фильме «Служебный роман». Немоляевским же голосом она пропищала:

— Анатолий, я все не решалась к тебе прийти, хотя мы работаем в одном учреждении. Я Люся! Ничего, что я на «ты»?