Книга Танец мотыльков над сухой землей - Марина Москвина

* * *

В вагон метро вошел пьяный — оглядел тяжелым взглядом сидящих пассажиров и сказал:

— Блядь, все на одно лицо!

* * *

Мальчик входит в троллейбус, окидывает пассажиров гневным взаром и громко произносит:

— Ну и ну! Старики уселись, а маленькие — стоят!

* * *

— Я сегодня ехала в автобусе, — рассказывает моя сестра Алла, — и там один джентльмен меня всю дорогу толкал, пока я не закатила ему скандал. Он давай меня оскорблять, тогда я схватила его шапку и выкинула в открытую дверь. Как раз была остановка. Он прямо не знал, что делать — наброситься на меня с кулаками или выскакивать за шапкой. Если б это был настоящий джентльмен, аристократ в шестнадцатом колене, он бы, конечно, остался, а этот ненастоящий — он выскочил…

* * *

В метро зашла девушка в вагон — там было так тихо, ей, видимо, почудилось, что это какое-то учреждение, и она сказала:

— Здравствуйте.

* * *

Звонит Люсина секретарь парторганизации Клавдия Ивановна. У нее давно болел муж, вот она позвонила с печальной вестью — он умер.

— Вы представляете? — она говорит. — Утром попросил творога — я ему сделала со сметанкой, с вареньицем, он позавтракал и умер.

— Клавдия Ивановна! — воскликнула Люся. — Ваш муж — он святой!

* * *

Леня пришел в литографскую мастерскую — решил напечатать литографию «У каждого человека есть свой слон».

— Вхожу и вижу такую картину, — рассказывает Леня, — рабочие кидаются картонками, причем запуливают — ого-го! Играли, гонялись друг за другом, гоготали, потом засветили одному в лоб и разбили ему очки. Тот рассвирепел и стал дико ругаться. Чуть не до драки дело дошло!..

На следующий день Леня пришел, только начал в тишине рисовать слонов на чистом белом камне, а кто-то слонялся, слонялся и говорит: «Ну, что? Давайте кидаться?»

И они начали кидаться, пока люстру не разбили.

* * *

В Переделкине — старица-стоматолог беседует с очень пожилым человеком.

— А помните, какие были зубы у Ольги Берггольц?.. — он спрашивает у нее.

* * *

Когда-то Леонид Бахнов прочитал мне свое стихотворение. Прошло двадцать с лишним лет, а я его помню наизусть:

Если был бы я художник,

Я б купил себе скворца.

Жизнь казалась бы прекрасна

От начала до конца…

* * *

Тишков приходит в гости к художникам Игорю Макаревичу и Елене Елагиной, а они, грустные, сидят в мастерской, Лена говорит:

— У нас умер второй хомяк.

И показали — у них за окном во дворе на Малой Бронной — маленькое кладбище. Там похоронен их старый кот, хомяк, ручная крыса и вот еще один хомяк.

* * *

— Игорь Макаревич нашел на помойке зеркало — абсолютно туманное, — рассказывает мне Леня. — Ходит в нем кто-то — из глубины видно, двигается. Вглядишься — а это ты сам…

* * *

— …Я не буддист, понимаете??? Я не буддист! Я ДЗЭН-буддист!!!

* * *

— …А еще дай бог здоровья… этому… ну, с нашей улицы… как его зовут… Ну, ты его знаешь… Господи…

* * *

На выступлении в детской библиотеке Яков Аким прочитал что-то из любовной лирики.

Всем сразу вспомнились Ромео и Джульетта. Один мальчик поднял руку и спросил:

— А сейчас кто-нибудь умирает от любви?

— По разным причинам, — уклончиво ответил Яша.

* * *

Идем с Яковом Акимом на сороковины Юрия Коваля. Думаем, что купить.

— Арбузу, — говорю, — я уверена, Юрий бы обрадовался больше, чем цветку…

— Но меньше, чем бутылке, — заметил Яша.

* * *

Леня меня ругает:

— Нет, ну надо же! Только сидит и думает — от кого бы еще полететь на воздушном шаре?

* * *

Володя Храмченко рассказал, как он прыгнул с парашютом — сколько было треволнений, переживаний, а встал на землю — и всех людей увидел не дифференцированно — тот студент, а тот профессор, а как…

— Тела? — простодушно спросил Леня.

— Как души, — он быстро ответил. — Еще в полете я понял, — сказал Володя, — что можно дышать глазами и ушами. Раньше я не знал, что так можно дышать, а тут ясно и отчетливо понял, как это делается.

* * *

— Эта женщина, — сказал про кого-то Леонид Юзефович, — даже не подозревает, что у истории должны быть начало и конец…

* * *

Шабуров Саша — мне:

— Слушай, мы старые люди, оторвались от «КВН», взяли в руки книгу. Хватит морочить нам головы, что ты там где-то путешествовала, у нас не так много времени — мы хотим найти ответ на единственный вопрос: КАК ЖИТЬ?

* * *

Пожаловалась художнице Лене Садовниковой, что у меня живот болит.

А Ленка:

— У нас в Севастополе, мама рассказывала, в соседнем дворе жила женщина — палач. Она участвовала в расстрелах. Это была мрачная, тяжелая тетка — в галифе и сапогах. Все жили в коммуналках, и когда она появлялась на кухне — народ исчезал, как-то инстинктивно ее сторонились. А она в свою очередь всех опасалась, боялась, что ее отравят. Так вот, она говорила, что любое отравление можно вылечить подогретым красным вином…

* * *

Люся:

— Господи! Везде уже инвалиды живут интересно, а у нас только начинают!..

* * *

— Мой Лева, — она говорила, — не может майки выстирать добела, а только досера.

* * *

— Мой папа умер, когда вел экскурсию по старой Москве, — рассказывала журналистка Евгения Прусакова. — Так любил старую Москву, видимо, захлестнули эмоции!..

* * *

— Люся подруга Нины: я просто разрывалась между кладбищем и роддомом!

* * *

Владислав Отрошенко выдвинул меня на премию «Дебют» Ясной Поляны по взрослой прозе, но жюри отказалось рассматривать мою кандидатуру в качестве дебютанта.

— Вы поймите, — горячился Владик, — детская проза и взрослая — это абсолютно разные вещи, как, например, человек играл на виолончели, а тут занялся вокалом. Дебют это или не дебют?

— Ну, они засмеялись, когда ты это сказал? — спросил Леня.

— Нет, они слушали меня молча с серьезными лицами.

* * *

По телевизору показали сюжет об одной учительнице из Красноярска — зарплата копеечная, одна, без мужа, сына вырастила, он уже учится в институте, удочерила девочку — та учится во втором классе, пятью хлебами всех накормила, теперь хочет усыновить негритенка.