Книга Танец мотыльков над сухой землей - Марина Москвина

— Только гражданами мира! — воскликнула я свободолюбиво. — А наше государство спит и видит стать мировым жандармом.

Валера схватил салфетку и театрально стал мне ею рот затыкать.

* * *

Просветленный мастер Карл Ренц на встрече с нами, своими учениками, сказал, что главным учителем считает свою бабушку.

— Если у меня что-то отбирали в детстве или я терял свои игрушки, она говорила мне: «Сядь, мальчик мой, успокойся, закрой глаза, что ты видишь?» «Ничего», — отвечал я. «Это единственное, — говорила она, — что тебе принадлежит…»

* * *

Июль 2010 года, лесные пожары, дым, гарь, жара сорок градусов.

Леня выходит из Государственного центра современного искусства. На крыльце стоит охранник и курит.

Леня — оглядываясь вокруг:

— Ну, вы накурили!..

* * *

На стенде «Открытого мира» на ярмарке «Non / fiction» сидел Илья Кормильцев со своим сборником «Никто из ниоткуда». Книжку мало кто покупал, но один человек очень долго листал. Менеджер по продажам Софья Марковна давай подталкивать его к решительным действиям:

— Вот у нас на стенде писатель, поэт Кормильцев, он сочинил эти стихи. Многие из них стали популярными песнями. Знаете такой ансамбль «Наутилус Помпилиус»?

— Нет.

— Ну как? Слышали песню? «Я хочу быть с тобой!» — запела Софья Марковна.

— Нет.

— Ну, Бутусов — певец — знаете такого?

— Нет.

— А смотрели «Брат-2»? — не унимается Софья Марковна.

— Нет.

Кормильцев молча забрал у него книгу и положил на место.

* * *

— …Может, мы все были хорошие люди по отдельности, но все вместе — это было такое дерьмо!

* * *

Седов:

— Надо тебе купить ролики.

— У Лени сейчас нет денег на ролики.

— Давай я ему одолжу, — сказал Седов. — Он потом отдаст, когда будут.

— Следующий кадр: я, сухонькая старушка, лежу в гробу, и вы, два убеленных старца, склонились надо мной. Леня протягивает тебе деньги: «Возьми, за ролики». «Не надо, — говоришь ты. — Это подарок». «Бери, бери, еще пригодятся». «Ну, пополам…»

— Камера опускается, — говорит Седов, — а на ногах у тебя вместо белых тапочек — ролики.

* * *

Налетели на Седова синицы в Ботаническом саду, клевали с ладони семечки, и даже одна, особо доверчивая, сидела на его босой ноге, щипала за пальцы.

— Ты достиг уровня Франциска Ассизского, — сказала я.

— Еще нет, — он ответил. — Вот если бы воробьи мне доверились — тогда да.

* * *

На Кубе разговорились с Захаром Прилепиным. В своих мечтах он уже реанимировал Советский Союз, возродил армию, укрепил границы, воссоздал советскую идеологию, русский язык звучит у него повсеместно как основополагающий, обязательный для всех и каждого, вновь заколосились поля, зазеленели срубленные рощи, русская деревня подняла голову, народ опять почитает Павку Морозова, а не Гарри Поттера с Чаком Норрисом.

Я высказала предположение, что в жизни общества действуют такие же объективные и необратимые процессы, как в жизни Земли. Хотя возможна, пожалуй, некоторая цикличность. Но как войти в одну и ту же реку дважды?..

— Захара тоже можно понять, — вступился за Прилепина Тишков. — Вот ты — переживаешь за свой Тибет, что туда вторглись китайцы и там теперь хозяйничают. И он точно так же болеет за Россию!..

* * *

Леня на Кубе:

— Мохито я пить уже не буду. Я левомицетин выпил. Это покруче всякого мохито…

* * *

Я и мой сосед по Орехово-Борисову, писатель Владислав Отрошенко, жалуемся Тишкову, что в издательстве «FreeFly» нам обоим не заплатили добрую половину гонорара, ни книгами не отдали, ни деньгами, просто послали, и весь разговор.

— Хватит уже вам якшаться с мелкими жуликами, — гордо ответил Леня. — Пора иметь дело с крупными аферистами!

* * *

Отрошенко нам чай принес.

— Возьмите, — говорит, — чай с женьшенем. А то у меня и так по утрам стоит, а от него — как встанет утром, так до вечера и не опускается. У меня и дедушка пил такой чай, и прадедушка! До девяноста лет не хотели расстаться с этим состоянием.

— Эту миниатюру ты можешь закончить так, — посоветовал Тишков. — «„А мы не боимся того, что волнует Владика! Давай сюда этот чай!“ — сказал Леня, заварил и выпил две чашки. Потом ушел и три дня не возвращался».

* * *

В Переделкине бабушка:

— Я такая коммуникабельная! Сегодня на Серафимовича встретила двух гуляющих старушек, и одна из них мне сказала, что другая — жена Катаева. Валентина Катаева!!! Вы мне подскажете, что он написал? «Молодую гвардию»?

— Нет, — ответил философ Владимир Храмченко. — Он написал «Кортик».

* * *

— Кем вы были до перестройки? — спросил меня сосед по столу Викентий.

— До перестройки, — говорю, — я была тем же, кем и после перестройки.

— А я до перестройки был советским шпионом.

— Где же вы шпионили?

— В Африке и в Азии, — прошептал мне на ухо Викентий.

* * *

— Год трудно прожить, — говорит Володя Храмченко, — куда легче — вечность. А год — его нужно прожить подробно, минута за минутой — с людьми. С людьми ведь трудно жить, с богами — легче.

В этот момент является Викентий:

— Здесь газеты «Московский комсомолец» нигде нельзя купить? Вы в курсе, что сгорел издательский дом «Правда»? Все! Полное крушение.

— …Вот я смотрю на него, — продолжает Володя, — и вижу, какие на Земле возможны огромные свершения, труд, который позволит ему еще когда-нибудь подняться до небес. У него очень хорошее рождение сейчас. Он много трудился, чтобы родиться человеком и стать тем, что он есть…

Под этот монолог Викентий молча употребил натощак свеклу с черносливом, съел щи, кашу с котлетой, выпил компот, сказал «Спасибо!» и отправился играть в бильярд.

* * *

В столовой Дома творчества у всех в тарелках котлеты с макаронами, а Володя Храмченко — в феврале — ест арбуз, на столе у него горят свечи, каждый день он объявляет во всеуслышание, что у него день рождения, и царственно принимает поздравления.

* * *

— А вы чем занимаетесь? — спросила «коммуникабельная» старушка Юрия Борисовича Рюрикова.

Он ответил:

— Амурологией.

И тут же пожаловался:

— Раньше мои книги расхватывали, а теперь более массовая литература все перекрыла. Меня совсем не покупают…