Книга Не время умирать - Валерий Георгиевич Шарапов

Катерина порядком запыхалась, но, сколько ни пыталась высвободиться, – не получилось. Наконец возмутилась:

– Послушайте, товарищ подполковник!

– Вольно, Елисеева. Можно по-старому, Гришей.

– Отпустите! Я на больничном, мне домой пора. Электричка же!

– Успеется, – отрезал Григорий и все тащил дальше, во дворы, в сторону Цветного бульвара.

Довольно много дворов прошли, но ни один Богомаза не устраивал – везде было полно народу. Наконец в глубине одного дворика, в тени огромной липы, оказалось пусто, не было ни бабушек, ни малышни. И скамеек не было, лишь болтались на толстой ветке веревочные самодельные качели.

– Прошу. – Богомаз указал на деревянную сидушку.

Катерина утомилась и запыхалась, но съязвила:

– Благодарю покорно, я давно выросла.

– Сядь.

– Как с собакой обращаются, – проворчала она, но послушалась, уселась на качели, взялась за веревочки.

Григорий, подполковник Богомаз, замначуправления, принялся раскачивать, и это несерьезное, неподобающее занятие делал с серьезным видом. Излагал следующее:

– Слушай внимательно. Я был в кадрах, узнал совершенно точно: девчат демобилизуют.

– Хорошо.

– Заткнись. Это других просто демобилизуют. По тебе же подняли документы, проводится внутренняя проверка, и в ближайшее время будет рассматриваться вопрос по дисциплинарной ответственности.

– Это за что?

– Ты дура?

– Ну знаешь…

– Катерина, проснись. За что – в нашем деле всегда найти можно. К тому же тебя как-то надо уволить, а ты молодая мать.

– Да, но повод?..

– Поводом твой благоверный. Цыц. Ты очи-то не закатывай, а слушай ухом. Елисеева, разведись для вида.

– Нет.

– Така любовь?

– И это тоже.

– Влепят несоответствие.

– Плевать.

– В дворничихи пойдешь?

– Пойду, куда возьмут.

– И туда не возьмут. – Григорий покачал еще немного качели и продолжил: – Есть и другой вариант.

– Какой же?

– Перевод ко мне, в хозяйственное управление.

– Снова дебет-кредит, бумажки да экспертизки? Во, – она провела пальцем под подбородком, – сыта по горло, Гриша.

– Лет тебе сколько? Всё крестовые походы на душегубов, сорок пять кило против финки. Рассуди наконец трезво: все равно тебе крышка. Виктор бесконечно прикрывать не сможет – это раз, пополнение из демобилизованных – два, ваша сестра на сыске не нужна…

– Только что была нужна!

– Теперь нет. Бандитизм, разбой – это семечки, скоро всех к ногтю прижмем – два года, максимально три. Дальше-то труднее пойдет. Чуть пожирнее жить станем – и снова полезут ворюги, растратчики, взяточники. Вот это будет страшный враг. Под кожей сидит, как чесотка, не выведешь запросто.

Увлекшись, слишком сильно качнул, Катерина едва успела ухватиться за ручки:

– Уронишь!

– Извини. На пушку надежды никакой, думать надо. А кому думать-то прикажешь?

– Сам сказал: пополнение.

Подполковник сплюнул, как простой смертный, и тотчас, застеснявшись, затер след плевка сияюще начищенным ботинком.

– Пополнение! В ведомости крестики ставят. Носиться по лесам с пистолетами много ума не надо, а ты – другое дело, экономист, в бумагах разбираешься лучше Госконтроля. Ну?

Она молчала, качаясь туда-сюда, глядя вверх. Кроны старых лип и тополей сходились куполом, через них сияло яркое солнце. Небо над колодцем двора было такое ясное, безоблачное. Было слышно, как на бульваре гомонит малышня, наверное, дети выходили с дневного циркового представления. Григорий напомнил о себе:

– Времени нет. Елисеева, выручай.

На колено ей уселась бабочка. Катерина вдруг вспомнила, что это первая, увиденная ею в этом году, и по-детски порадовалась: белая! Хорошая примета. «Вот пусть она улетит, тогда отвечу ему первое, что на ум придет… вот сейчас. Ну же».

Но капустница не думала убираться, точно прилипла, качалась себе вместе с ней, только крылышки развевались. Сергеевна, вздохнув, приняла решение сама:

– Гриша, не могу сейчас. Он уже совсем близко, рядом.

– Невидимка из Сокольников? – усмехнулся Григорий. – Катя, Катя. А то Виктор без тебя не справится.

Она съязвила:

– Волин! Ходячая энциклопедия! Он в кабинете сидит, бумажки строчит, а вещдоки сами сползаются со всех краев, а кто добывает-то их?

– Ты, конечно, – успокоил Богомаз, – кто ж, как не ты.

Она обиделась окончательно, но Григорий настаивал:

– Я тебе когда еще говорил: сыск – не твое дело. Таких сыскарей пруд пруди, а таких следаков – раз-два и обчелся. А ты сейчас микроскопом гвозди забиваешь. Смотри, опозоришься.

– Я должна закончить. Не могу бросить, когда чуть-чуть осталось. Как я уйду, когда этот гад…

Ну вот, сейчас прозвучит что-то громкое и пошлое. Катерина смутилась, закрыла рот. Бабочка, презрительно пошевелив усами, упорхнула.

– Упрямство и самомнение – близнецы-братья. – Вздохнув, Богомаз подал ей руку, помог спуститься. – Вали, мамаша, восвояси. Электричка же.

Часть третья

Глава 1

С общественными патрулями получилась настоящая петрушка – та самая, которая обычно бывает, когда сначала никто ни за что не берется, а потом навалятся все разом. Первое время общественные патрульные вели себя прилично, с умным видом и соответствующими повязками ходили – правда, выбирая улицы поукромнее, чтобы регулярно подкреплять истощающиеся силы.

Потом, решив, что они тут сила, порядком оборзели и сформировали в районе еще одну власть. Позволяли себе хамить милиционерам. Не стеснялись первыми протискиваться в очереди за пивом, ссылаясь на то, что ни минуты лишней не имеют, поскольку «сей же час в дозор». Без билетов проходили на киносеансы. На танцах в клубе ангажировали самых симпатичных девчат.

В другое время при других условиях это могло породить здоровую зависть в неохваченных инициативой других бугаях, и они бы тоже устремились записываться в стройные ряды патрулей. Однако получалось не так, товарищей патрульных все чаще приглашали «потолковать».

В результате в отделении оказывались и те, что как бы за добро и справедливость, и те, что тоже за то же, но с другой стороны.

Как следствие – ряды фабричных патрулей редели. Кто-то уже сидел на больничном с побоями и переломами, кто-то на койку не хотел и потому уклонялся от общественной нагрузки.

В итоге костяк патрулей составляли пожилые работницы, которые ходили группами по трое-четверо, избегая темных, малоосвещенных и малолюдных мест, и Тоська Латышева. Она по каким-то причинам почитала себя ответственной за это движение, переживала страшно и плакала по этому поводу так, что Андрюха Пельмень не успевал ей платки подносить.

Настоящий инициатор этого безобразия, Вера Владимировна, судя по тому, что Акимов переселился в служебный кабинет, сидела тише воды ниже травы. Но как-то раз случился полный конфуз, то есть грандиозное побоище на танцплощадке, на котором фабричные окончательно очистили ряды патрулей от мужского пола.

Кончились одновременно свободные койки в больнице и клетка в отделении, и Сорокин решил сам нанести визит Акимовой. Попытался по-хорошему, по-дружески еще раз донести мысль о том, что общее дело надо сообща делать. Однако товарищ директор закусилась по-серьезному: