Книга Не время умирать - Валерий Георгиевич Шарапов

остывая, и, пока никто не видел, прижала лоб к холодной стене. Решилась. Постучала. Дождалась приглашения.

«О как. А этот к чему тут?» В кабинете Волина, помимо его самого, находился ее бывший сослуживец, еще ранее – однокашник Гриша Богомаз, он же подполковник Г. А. Богомаз, замначальника Управления БХСС.

Оба они, голова к голове, изучали какой-то жирный потрепанный том и еще два или три аналогичных, толстенных, из которых торчали разнообразные разноцветные бумаги, которые явно ожидали своей очереди.

– А, лейтенант. Заходите. – Волин тотчас закрыл дело, как бы невзначай положив сверху лист какой-то докладной.

Подполковник Богомаз немедленно возрадовался, возвеселился:

– Екатерина Сергеевна, душа моя! Сподобился лицезреть и очень рад! – приговаривал он, на правах старого товарища трижды со смаком расцеловывая. – Я уж затосковал, что не увижу тебя. Товарищ капитан огорошил: ты, говорит, на больничном.

– Сынок приболел, – подтвердила она, покосившись на руководство.

Волин с прохладцей дополнил:

– …Именно потому вместо лейтенанта Введенской вещдоки возят добрые и отзывчивые коллеги по райотделу.

Катерина невинно сообщила:

– Вот теперь лично везу, товарищ капитан. Только представьте себе…

– Сорокин звонил. Я в курсе, – прервал Волин, протянул заполненный бланк, – отправляйтесь в лабораторию, там ждут.

За Введенской закрылась дверь, Богомаз, моментально посерьезнев, продолжил объяснения:

– …Обрати внимание, Виктор: изначально настаивали на условном.

– Невероятно. Он же спекулянт, растратчик и ворюга.

– А вот так. За недоказанностью, уж очень хорошо концы прятал. До такой степени, что даже протест прокурора был отклонен. Адвокат по назначению[16] такой уж старательный попался. Камлал про издержки происхождения, неблагоприятную обстановку работы, добровольное погашение ущерба, представил прямо ангельские характеристики. В общем, освободили под подписку в зале суда.

Волин перелистывал толстые, пухлые, плотно исписанные страницы.

– Это я понял, Гриша. Но причины? Почему такой опытный, грамотный, тертый калач – и как дурак подписку нарушил?

– Вот! Я тоже не мог догадаться, но потом нарыл следующие документики… Позволь.

Он пододвинул другой том, перелистнул с десяток листов, постучал толстым пальцем.

– Уже после освобождения в предвариловку пришла вот такая малява: «Борька, дружище, держись… Твою долю передадим семье, не колись», ну и прочая воровская ахинея. Конечно, были заданы вопросы, он с пеной у рта отказывался: знать не знаю, кто писал. Но, как говорится, осадочек остался. Веры в непогрешимость поубавилось.

– Мало ли кто кому малявы шлет, – заметил капитан, – может, и провокация.

– Не это важно. Ничего странного в ней не видишь?

– На машинке отпечатано.

– Вот спасибо, хорошо, – похвалил Богомаз, заложил лист дела, пододвинул другой том, переворошил. – А вот тебе еще фактик. Снова анонимка, но следователю. Читай.

Волин изучил. Тоже листок, отпечатанный на машинке, и из текста следовало, что уважаемый Борис Аркадьевич осуществлял художественное руководство еще одной группой, следствие по которой шло в другой области и крайне вяло.

– Схема хищений в самом деле была весьма продуманная, – пояснил Богомаз, – и сам я не сразу разобрался. Без этой бы анонимки долго бы увязывал обстоятельства, детали. Он ведь совершенно по иному тресту проходил, по документам не было очевидно, кто поставлял товар для спекуляции.

– Малява якобы от подельников и толковая анонимка… Теперь ясно. Есть от чего забегать. Точно ли без этой анонимки эта взаимосвязь бы не вскрылась?

Григорий Александрович заметил:

– Высокомерно, Виктор.

– Я не хотел, – покаялся коллега.

– Вскрыл бы, не сомневайся. Но глупо отрицать, что кляуза была кстати. Стой-стой, еще не все.

Снова листы веером. Заметно было, что Григорий уже каждую страницу «в лицо» знает, до буковки.

– Теперь вот. Это ходатайство жены об освобождении от ареста имущества, принадлежащего лично семейству. Читай.

Волин подчинился, окончив читать, признал:

– Прочел. По составу вещей лично у меня вопросов нет. Все чисто, это явно предметы, не принадлежащие лично осужденному: штанга, шиповки, учебники, пианино. Что донести желаешь, Гриша?

– …А еще вот две позиции в списке. В описи присутствуют фотоаппарат «ФЭД», коричневый футляр, со следами потертости, углы отделаны жестью, с памятной табличкой: «Дорогому сыну в день рождения», а также кукла фабрики Журавлева и Кочешкова, черные волосы и все такое.

– Где? – резко спросил Волин. – Подчеркни.

Богомаз ногтем чиркнул.

– В самом деле. Что, разве в семействе были дочери?

– Нет. Однако меня заинтересовало скорее не это.

Подполковник открыл сначала лист с письмом-малявой, потом с анонимкой, далее – с ходатайством. Взяв остро очиненный карандаш, быстро, но легко, чтобы можно было потом стереть, делал пометки.

– Видишь?

– Ты хочешь сказать, что малява, анонимка и ходатайство отпечатаны на одном агрегате.

– Именно.

Волин достал лупу. Некоторое время спустя признал:

– Прав ты, Гриша. Машинка печатная, скорее всего «Москва», не новая, но хранится и используется аккуратно…

– И регулярно, – усмехнулся Богомаз, – хотя «Москва» – агрегат кабинетный, не для машинисток. И напечатано-то, обрати внимание, неумело, двумя пальцами.

– Мужчина, женщина, твое мнение?

Богомаз не успел высказаться – вернулась Введенская. Григорий Александрович немедленно состроил добродушную гримасу и заворковал, точно завершая никчемный разговор:

– …Но если вы, товарищ капитан, считаете, что ничего заслуживающего вашего внимания… – И далее, как бы только увидев вошедшую, продолжил: – Вы уже, Екатерина Сергеевна? Замечательно. Вы мне нужны.

– А мне – нет, – сообщил Волин и хотел было прибавить что-то, но, взглянув на подчиненную, насторожился: – Что опять?

Введенская, подходя, тянула бумагу, и рука у нее ходила ходуном.

– Оставьте игрушки, доложите как следует, – жестко предписал Богомаз.

Катерина, забыв, что она в гражданском, козырнула:

– Есть! Результатами исследований установлено: на рукоятях удавки, футляре и корпусе фотоаппарата марки «ФЭД» и скрипки, инвентарный номер двенадцать эм-эс-ка, обнаружены годные к идентификации… – Введенская, точно захлебнувшись воздухом, улыбнулась и пролепетала: – Товарищи! Идентичные же отпечатки, и незнакомых нам людей.

– Хорошо, – подумав, одобрил Богомаз.

Волин спросил:

– Картотеку запросили? Значатся? Чьи?

– Неизвестного лица.

Подполковник безмятежно констатировал:

– Плохо.

– И чему же тогда вы так рады, товарищ лейтенант? – вздохнул Волин.

– Никак нет, ничему!

– И правильно. К тому же нож только сейчас у вас приняли, когда еще результаты будут – нечего и додумывать. Ах да. Товарищ подполковник, как я уже и сказал, мне она не нужна.

Введенская, четко развернувшись, вышла за дверь. Когда она, кипя обидой и ядом, шла по коридору, нагнал Богомаз, по-свойски взял под руку, повел, поддерживая, как увечную, вниз по мраморной лестнице, на выход, через внутренний двор.

Как только они убрались, Виктор Михайлович немедленно связался по внутреннему с НТО:

– Волин. Юлия, вам доставили сапожный нож марки «Швиль». Да, Введенская. Личная просьба, буквально на коленях ползаю: поскорее! Юленька, умоляю. Все что угодно, вплоть до звезды с небес. Ах это. Конечно. Жду, считая минуты.

Несмотря на то что Богомаз был пухлым, он двигался быстро,