Книга Монтигомо - Ястребиный коготь - Виталий Георгиевич Губарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что тебе надо? — спросил его Кирка.
— Это мое дело, — усмехнулся Никулка. У него был сиплый голос.
— Плыви обратно, Никулка!
Никулка покашлял и ничего не ответил. Он медленно подошел к Кирке, сел на траву, скрестив ноги, и, достав трубку, пустил длинную струю дыма.
— Плыви обратно, — повторил Кирка, — и ложись спать. Никулка снова усмехнулся.
— Винки нет… — Он поднял голову и постучал пальцем по горлу. — Никулка винки хочет.
— Здесь нет винки…
— Есть, — покачал головой Никулка.
— Где? — Кирка озадаченно посмотрел по сторонам.
— Вон там винка плещет хвостами. — Никулка показал на подсадок.
— Ты пьян, Никулка. Там рыба, а не винка.
— Ай, ай, Кирка, у тебя голова думает, как хвост у рыбы.
— Ты пьян, Никулка! — нахмурился Кирка.
— Ай, ай, зачем ты обижаешь Никулку? Меня и так все обижают. Говорят: Никулка лодырь!..
Кирка не ответил.
— Мне очень обидно, и я приехал сюда, — говорил Никулка. — Я подумал, возьму из посадка немного рыбы и повезу ее на пристань. Пассажиры купят у меня рыбу, а я куплю винки.
Кирка удивленно посмотрел на него.
— Ох, Никулка, это у тебя, а не у меня голова думает, как хвост у рыбы!
Никулка миролюбиво рассмеялся.
— Я возьму немного, и никто не заметит, что рыбы стало меньше.
— Нельзя…
Продолжая посмеиваться, Никулка похлопал Кирку по плечу и пошел к посадку. Не поднимаясь, Кирка пошевелил ружьем и для убедительности постучал прикладом о землю.
— Эй, Никулка, уходи прочь!
— Дурак! — вдруг рассвирепел Никулка. — Убери ружье!
Он двинулся на Кирку, подняв руку, но тут я выскочила из ватташа, и Никулка застыл с поднятой рукой и открытым ртом.
— Стой, стой! — закричала я. — Никулка, какой ты… какой ты…
Я задыхалась и больше не смогла ничего сказать. Закрыв лицо руками, я заплакала. Кирка и Никулка молчали. У меня подкашивались ноги, я села на траву и отняла, наконец, руки от мокрого лица.
— Зачем ревешь? — Никулка осторожно подошел ко мне.
— Уйди! — закричала я.
Должно быть, у меня в глазах было столько злости что Никулка попятился.
— Зачем кричишь?… — растерянно заговорил он — Не надо кричать…
— Не надо кричать? На тебя не кричать надо!.. Как бы я побила тебя, если бы была посильней! Ты, оказывается, не только лентяй и пьяница, но еще и вор!
— Молчи! — хрипло крикнул Никулка. — Молчи, Анэ!
— Вор! Вор! — повторяла я, захлебываясь от слез. — Мне стыдно, что у меня такой брат! Мне стыдно смотреть в глаза людям! Ты мне не брат! Все в колхозе презирают тебя! Все!
Никулка внезапно повернулся и молча побежал к берегу. Я слышала, как он сопел, торопясь столкнуть лодку, потом неловко прыгнул в нее и ударил по воде веслами. Скоро лодка скрылась за излучиной реки.
А я все плакала. Кирка подошел ко мне, сел рядом и смущенно покашлял.
— Анэ, — тихонько шепнул он, — не плачь…
— Ах, Кирка, — сказала я, вытирая лицо ладонями, — если бы ты знал, как… как мне стыдно.
Он снова покашлял.
— Не плачь, Анэ!.. Я никому не скажу, что сюда приезжал Никулка…
Я улыбнулась сквозь слезы. Какое у Кирки хорошее, доброе сердце!
Я вернулась в пууль. Возле чума бригадира ярко горел костер, вокруг которого широким полукругом сидели рыбаки. Кто-то рассказывал что-то веселое, и все покатывались со смеху.
Я незаметно пробралась к своему пологу и легла. Однако дедушка все-таки услышал шаги, подошел к пологу и погладил мое лицо шершавыми пальцами.
— Ты плачешь, Анэ?
— Пюрыс-ики, а где… Никулка?
Лежит в чуме и тоже плачет… Ничего, Анэ, это хорошо. Пусть поплачет… Это хорошо, что он плачет.
VI
На следующий день в пууль прибыла плавучая культбаза — огромная белая баржа с киноустановкой, библиотекой и веселой музыкой.
Но мне было совсем не весело. Я сидела на берегу, свесив с обрыва ноги, и грустно слушала песни, которые неслись над рекой из громкоговорителей. И тут я услышала тихий голос Кирки:
— Анэ…
Он подошел совсем неслышно.
— Сердце болит, Кирка, — сказала я.
— Ты все думаешь про Никулку?
— Почему ты знаешь мои мысли? — спросила я, вытирая глаза.
— Знаю… — тихо говорил он. — Я смотрел на тебя сегодня… и раньше смотрел… и знаю, что ты все время думаешь про него.
— Да, Кирка? Это такое горе… такое горе… — Слезы снова выступили на моих глазах.
— А ты не думай про него, Анэ… — у Кирки дрогнул голос.
— Кирка, — взволнованно проговорила я, — ты настоящий друг! Я буду помнить тебя всю жизнь… Дай мне руку, Кирка!
Он, не глядя на меня, протянул руку, и я крепко ее пожала.
Музыка внезапно смолкла, и я услышала, как на барже бригадир кому-то сказал:
— Вы прибыли в хороший день! Сегодня наша бригада выполнила план добычи рыбы!
На палубе собрались почти все жители пууля.
Я разыскала в толпе дедушку.
— Пюрыс-ики, а… где Никулка?
— В чуме… Ему очень стыдно, Анэ.
Никулка действительно был в чуме. Он даже не пошевелился, когда я вошла.
— Никулка, — тихо позвала я.
Он быстро приподнялся и сел. Мы молчали. Наконец он глухо проговорил:
— Зачем тебе нужен… вор?
— Не надо так говорить, Никулка! — вскрикнула я.
— Ты сказала, что я вор! — зашептал он. — Зачем? Я иногда пил винку… Это плохо… Я мало работал… Это плохо… Я сам знаю… Но я никогда не был вором, Анэ! Слышишь? Я никогда не был вором!
Мне было очень жаль Никулку, однако я твердо сказала:
— Разве то, что ты хотел сделать, не воровство?
Он запнулся и вдруг закрыл лицо руками. Я подошла к Никулке и обняла его. Так без слов мы сидели долго, пока я не услышала голос Кирки:
— Анэ! Скорей! Сейчас начнется кино!
Я вышла из чума и поднялась на баржу.
Все торопились в кинозал. Но прежде чем все расселись, совсем неожиданно поднялся дедушка и заговорил:
— Мои глаза все равно ничего не видят, и я мог бы уходить… Но я не уйду, пока не услышу здесь тех слов, которые еще должен сказать мой внук Никулка. Этот радостный для всех нас день не будет радостным для меня, если я не услышу внука.
Все молчали.
— Никулка, говори, — шепнул кто-то в тишине.
В заднем ряду поднялся бледный Никулка.
— Я буду… хорошим рыбаком, — сказал он дрожащим голосом и прибавил:
