Книга Ритуал последней брачной ночи - Виктория Платова

— Вы же знаете эти вечеринки, Римма. Никто друг о другепонятия не имеет, все только то и делают, что брюхо набивают на халяву. Это, ксожалению, наш национальный стиль. И наше национальное развлечение.

Не только наше, опять же к сожалению. Я могла бы рассказатьФилиппу, что те немногие потухшие звезды, которых я развлекала своим обществом,а также их многочисленный лакейский корпус, бросались на дармовой стол, какненормальные. Как будто все последние пять лет питались кореньями в лесу итолько теперь получили возможность отведать скромную курицу в вине.

— К сожалению, — с жаром подтвердила вечноголодная, взращенная на пирожках с капустой, начинающая корреспондентка РиммаХайдаровна Карпухова.

— Нет, не могу вспомнить, — Филипп по-прежнемувертел в руках фотографию. — К сожалению. Вот если бы вы мне подсказали…

Хрен тебе, Филя! Если бы я знала, к какому месту приклеитьэтот чертов снимок, я бы не клянчила у тебя информацию. Я бы за версту тебяобошла! Конечно, ты не можешь вспомнить — но только потому, что тебе не надовспоминать!

Ты знаешь, кто изображен на фотографии в опасной близости оттебя. И ты боишься. И — неизвестно, кого больше: меня или этого человека.

— Подсказать не получится. — Господи, только бы ненапортачить с отходом! — Извините, что вылезла с этим глупым снимком. Вэтих редакционных досье полно балласта.

— Досье? Какое досье?!

— Досье на звезд, — я выкручивалась, как старыйеврей перед кредиторами. — Олев Киви — звезда. Вы — номинальныйродственник звезды. Так что — вольно или невольно — тоже попадаете в фокус.

— Слава богу, уже не родственник! — без всякогопочтения к музыкальным заслугам усопшего резюмировал Кодрин.

— Я буду держать вас в курсе, Филипп.

— Сделайте одолжение. — Филипп все еще мялся удвери — как будто не хотел расставаться со мной. Как будто хотел убедиться, чтозлополучная фотография — всего лишь случайность, а никакой не дальний умыселпроныр-журналистов.

Я и сама хотела уверить его в этом. Вот только как этосделать — не знала.

— Если хотите, я могу порыться в своих архивах, —наконец выдавил он. — Может быть, найду что-то похожее…

— Да нет, не стоит, — я поняла его с полуслова. —Не думаю, чтобы эта фотография имела какое-нибудь значение…

…Нет, я не думала так.

Сидя на парапете набережной и глядя на голодную сворукатеров, я совсем так не думала. За всем кодринским лоском, за всей егопротивоестественной красотой скрывалась измочаленная страхом душонка. Ему былочто скрывать, ему было что прятать в тайниках. И тайники эти были .разбросаныво времени и пространстве; они понатыканы в таких местах, что придетсяизваляться в дерьме, прежде чем до них доберешься.

Чтобы хоть как-то разобраться в своих ощущениях, ябыстренько состряпала лозунг: «Две или три вещи, которые я знаю о нем».

Вещей, которые я знала о Кедрине, оказалось не две и не три,а ровно шесть.

Во-первых: Филипп согласился встретиться с журналистамитолько потому, чтобы спихнуть убийство сестры на Олева Киви. И чтобы иметьвозможность заявить об этом, зная, что Киви уже не сможет оправдаться.

Во-вторых: он построил разговор со мной достаточно неуклюже— сначала запретил (себе и мне) упоминать имя сестры и тотчас же сам рассказалее историю. Он упирал на вещи, которые теперь невозможно проверить. А именно —на ревность Киви и на то, что Алла была глубоко несчастлива со своимвиолончелистом.

В-третьих: он занимается экспертизой холодного оружия иимеет к нему непосредственное отношение. А Киви был убит ножом.

В-четвертых: он явно кого-то узнал на фотографии. Но не сталоб этом распространяться. Если ему нечего скрывать, то откуда трясущиеся руки иостекленевшие глаза?

В-пятых: он наотрез отказался привлечь к журналистскомурасследованию жену. Почему? Он не доверяет ей? Или она знает или видела такое,что разрушает версию Филиппа. Или, наоборот, ее подкрепляет.

В-шестых: перстень. Как перстень оказался у Стаса, а потом иу меня? Этот перстень принадлежал Алле. Но все драгоценности (включая иперстень) были переданы Филиппу и его жене. После того, как от них отказалсяКиви.

Этот последний аргумент заткнул за пояс предыдущие пять.

Я свернула лозунг «Две или три вещи, которые я знаю о нем» ивыбросила новый: «Шесть причин, по которым я не верю Филиппу Кодрину».

С этим лозунгом в руках я и двинулась на улицу Бармалеева, кЯне Сошальской, его ревнивой дуре-жене. Ее адрес тоже фигурировал в краснойпапке Сергуни. И я запомнила его — совершенно машинально. Как привыклазапоминать всякую несусветную чушь, включая тип оволосения клиентов и цвет ихносков.

Весь путь до Петроградки я уговаривала себя, что все делаюправильно. С Сошальской нужно говорить в любом случае: труп они обнаружиливдвоем. И потом — малахольная Яночка и неказистая Аллочка были подругами,Филипп сам сказал мне об этом. Не исключено, что я узнаю кое-какие подробностииз жизни покойной Кодриной. Он вообще успел мне многое наговорить, этот Филипп.И относительно фотографии тоже.

«Нас постоянно приглашают», — сказал он. «Нас» —означает его самого и его жену. Да и трудно поверить, что самка, устраивающаятелефонную склоку из-за получасовой отлучки мужа, потерпит его челночные рейсына какие-нибудь мероприятия. Тем более в одиночку. Она обязательно попрется заним. К тому же несколько женских персонажей на фотографии есть — в анфас,профиль и со спины. Если, по чудесному стечению обстоятельств, одна из спинпринадлежит Яне Сошальской, у меня есть шанс.

Быстрота и натиск, вот что необходимо. Какой бы совершеннойни была эта подозрительная супружеская чета — они не настолько хороши, чтобысинхронно врать по любому поводу.

* * *

Квартира Кодрина — Сошальской располагалась в старомдоходном доме. Я без всякого труда нашла подъезд, поднялась на третий этаж ипозвонила в высокую дверь. И только потом принялась соображать, что же я скажуЯне Сошальской. И как буду группироваться, если она спустит меня с лестницы.Главное в таких обстоятельствах — прикрыть голову руками, а колени прижать кподбородку.

Сошальская открыла на второй звонок, застыла на пороге ивтянула ноздрями воздух. Ее можно было назвать красивой, но красота этавступала в явное противоречие с красотой Филиппа Кодрина: никаких киношныхштампов, никаких голливудских аналогов. Обладатели таких лиц вымерли задолго допоявления кинематографа. Сразу Же после динозавров. Ни одной морщины на лице,ни одной зацепки в безмятежном бирюзовом взгляде.

— Опаздываете, — сказала Сошальская, все ещепринюхиваясь ко мне;

Разве? Я почувствовала подвох и на всякий случай отступилаот двери.