Книга Глубокий поиск. Книга 3. Долг - Иван Кузнецов

Визиты этого гостя были мне по-настоящему приятны. Я даже позволяла себе оторваться от работы, чтобы немного поболтать с ним, заварить ему крепкого чая. Он лишь с недавних пор служил в Главном штабе, но занял сразу крупную должность в аппарате разведки и успел сдружиться с моим начальником. Высоченный, широкоплечий, с отличной выправкой и по-мужски красивым лицом. Капитану второго ранга Ясеновому было лет сорок. Насколько было известно, верность семье он пронёс сквозь всю войну. Как к мужчине я к нему вовсе не относилась – только как к старшему товарищу, весёлому собеседнику и доброму другу, способному всегда поднять настроение. А он, кажется, относился ко мне как к экзотическому цветку – притягательному и хрупкому: полюбуйся, да не трогай!

– Опять вы за своё, Тая! Нельзя так много стучать по клавишам: ещё, чего доброго, сотрёте свои нежные пальчики по самую ладошку!

Невозможно было не развеселиться, хоть я и туговато понимала юмор.

– Лучше сядьте напротив, налейте и себе чаю и расскажите, как дела у моего друга и скоро ли он вернётся.

Выбора у меня не было: прямым приказам я могла только подчиняться, но в данном случае делала это охотно.

Ясеновый никогда не преподносил мне подарков – ни букетов, ни конфет. А в разговоре никогда не скатывался на снисходительный тон, с каким обычно обращаются к секретаршам, хоть бы и называющимся делопроизводителями, хоть бы и носящим на плечах мичманские погоны.

Выпив с ним чаю, я вернулась к своим занятиям, а Ясеновый развалился на стуле за моей спиной, вытянув длинные ноги. Венский стул под его массивной фигурой жалобно потрескивал. Капитан второго ранга твёрдо вознамерился дожидаться возвращения моего начальника здесь, хотя телефонные аппараты стояли на каждом начальственном столе, и в любой момент можно было созвониться, чтобы договориться о встрече. Товарищ Ясеновый скрашивал мою однообразную работу всякими забавными репликами. Мне было комфортно и спокойно в его присутствии, как за каменной стеной.

– Товарищ капитан второго ранга, разрешите обратиться к мичману!

Это заглянул в приёмную мой большой друг и настоящий ухажёр – Лёня Конопатов. Лёня тоже не приносит мне на работе ни подарков, ни цветов, однако отношения своего не скрывает. Наоборот, ему важно всячески подчеркнуть, что я – его девушка. Нависнув над моей пишущей машинкой, он ведёт со мной длительные беседы на отвлечённые темы. Мой начальник не сопротивляется, так как знает, что я всё равно всю порученную работу сделаю в срок и качественно. А Лёнин начальник не в курсе. Или делает вид, что не в курсе, где задерживается его подчинённый. Тем более что Лёня в своём отделе информации на прекрасном счету.

Мы часто ходим куда-нибудь вместе – в кино, на танцы в парках. В сопровождении старшего лейтенанта я, наконец, знакомлюсь с московскими музеями, хотя мы оба, если честно, скучаем в этих залах, набитых картинами и предметами старины, и слегка позевываем, однако дисциплинированно осматриваем экспозиции от начала до конца. Освободившись, мы радостно бежим есть мороженое на бульваре или в кафе – пить чай с пирожными. Лёня иногда достаёт билеты в хорошие театры и на изумительные эстрадные концерты.

Лёня лет на пять старше. Он – фронтовик и герой. Он совсем юным ушёл в бой прямо из мореходного училища, воевал на Черноморском флоте. Он любит повторять, что песня про одессита Мишку очень хорошая и вся, как есть, достоверная, но в ней допущена одна досадная ошибка: надо петь «одессит Лёнька», потому что от первого до последнего слова написано там про него, про его военную судьбу. Тогда многие так относились к военным песням, кинолентам про войну, стихам – как к чему-то глубоко личному.

Леонид прихрамывает, но о ранениях говорить наотрез отказывается. Он даже танцевать научился так ловко, что хромота почти не заметна… Впрочем, если глаза в глаза – со мной кто хочешь станцевал бы, не сбиваясь, потому что слышать и следовать я умела…

– Разрешаю.

Голос старшего по званию неожиданно стал ледяным.

Пока Леонид назначал мне очередную встречу в нерабочее время, вернулся Фёдор Анатольевич и тихо увёл своего приятеля в кабинет, деликатно не обратив внимания на мои шашни с молодым офицером, молодцевато вытянувшимся перед ним в струнку.

Лёня расспрашивал меня о детстве, о родных и невольно заставил многое припомнить. Но когда подбирался к войне, обстоятельствам переезда в Москву, когда спрашивал, что же сталось с моими близкими во время войны, на меня находило отупение чувств и мыслей. Всплывали смутные впечатления: будто мать простудилась во время работы на сооружении оборонительных линий Москвы и умерла от скоротечной чахотки, а бабушка тоже почему-то была со мной тут, в Москве, тоже надорвалась на земельных работах и умерла, а отец, наверное, умер от голода зимой в оккупированной немцами деревне, а я всю войну прожила, ничего не делая, под покровительством доброго пожилого соседа по коммуналке, человека со связями, и не знала нужды. Впечатлений этих не хотелось ворошить.

Лёня решил, что я слишком глубоко переживаю свои утраты и скрываю чувства, потому что мне так легче. Поэтому он перестал приставать с расспросами о военном периоде моей жизни, но много раз уговаривал меня съездить в родную деревню: «Ты же ничего точно не знаешь. А вдруг отец жив? Так бывает». Я отнекивалась, что не найду, что деревню наверняка сожгли немцы, и она перестала существовать. Не помня про свои настоящие, глубоко засекреченные имя и фамилию, я тем не менее знала твёрдо: ворошить прошлое нельзя.

Лёня не хотел мириться с моими пораженческими настроениями. «Боишься одна – давай я поеду с тобой!» Он рассказал для примера о трагической судьбе родного дяди, который был лётчиком и пропал без вести. Лёня нашёл сослуживцев дяди, и те рассказали, что этот храбрый человек всё время лез в самое пекло, и было заметно со стороны, как он искал смерти, потому что был уверен, что вся его семья погибла при артобстреле во время боёв за Одессу. Да только дети его и жена остались целы…

Весной Лёня стал приносить мне на свидания крепенькие букетики крошечных подснежников. Я сначала радовалась, но потом плакала, наблюдая, как цветочки вянут прямо у меня в руках. Тогда мой ухажёр стал приносить букетик, заботливо завёрнутый в мокрую чистую тряпочку. Непрезентабельно и смешно со стороны, но я была счастлива, что могу донести цветы до дому живыми и здоровыми, а там они простоят в вазочке ещё несколько дней.

– Ты так хорошо придумал! – Я робко улыбнулась.

В тот период я неизменно улыбалась робко и осторожно, потому что не была уверена, уместно ли это в данный момент и вообще можно ли.

– Это не я, – признался друг. – У меня есть знакомая цветочница – очень добрая женщина. Она и придумала, как помочь твоей беде.

Из-за активной культурной жизни мне пришлось разнообразить гардероб: покупать блузки, юбки, платья. Каждый раз при выборе с меня сходило семь потов. Я была готова скупить в магазине весь отдел или уйти вовсе ни с чем, но всё же делала выбор, незаметно тренируя волю.

Леонид всегда провожал меня вечерами до дома, но ни разу даже не пытался попасть в гости. Это создавало мне рядом с ним ощущение полной свободы и безопасности. По улице мы всегда ходили об руку – вот и всё.