Книга Хроники безумной подстанции или доктор Данилов снова в "скорой" - Андрей Шляхов

Можете поставить диагноз по этим жалобам? Думаете — депрессия? Нет, приступ стенокардии.

Под утро записи становились короткими и малоинформативными. Но зато писались уже не в строчку, а столбиком, благо места хватало.

«Достало все больного старика.

Но жив еще.

Пока».

Фельдшерам Корытников говорил:

— Пусти по вене кубик строфантина, иначе потеряем гражданина…

(Творчество Корытникова цитируется дословно по сохранившимся записям. В такие дни многие записывали сказанное им — очень уж было чудно.)

Рифма у него лилась полноводной рекой, то есть не обрывалась.

Скажет, к примеру, фельдшеру:

— Магнезии впендюрь-ка в ягодицу…

И тут же пациентке:

— Но будет больновато вам садиться.

Пациентам нравилось, что к ним приехал такой веселый доктор. Они так и говорили:

— Ой, а я вас узнала! Вы — такой веселый доктор, вы уже у нас бывали.

Правда, в обычные, то есть «прозаические», дни Корытников был скорее угрюмым, нежели веселым. Или, если точнее — сдержанным.

В приемных отделениях он выдавал вот такие перлы:

— К вам привезли мы с астмою старушку. Куда, скажите, можно скинуть тушку?

Или:

— У пациента явно «нестабилка»[18]. Причина — сигареты и бутылка.

Те из врачей «приемников», которые не знали за Корытниковым поэтического дарования, настороженно принюхивались: уж не пьян ли. Когда убеждались, что Корытников трезвее осеннего листа, начинали улыбаться: какой шутник. Приятно же, когда кто-то разнообразит унылую рабочую рутину.

Самое сложное в работе сотрудника «Скорой помощи» это не на автоаварии одновременно троим пострадавшим помощь оказывать, а общаться с линейным контролем — проверяющими из Департамента здравоохранения или со станции. С теми, которые со станции, немного легче, потому что они условно «свои», трудятся в той же конторе. С департаментским линейным контролем очень тяжело — звери, а не люди, ни на что глаза не закроют, даже на самую ничтожную мелочь, а то еще и сами создадут повод, бывало и такое.

Для контролеров Корытников исключений не делал, да и не мог он в такие дни скатываться в прозу, мог только под диктовку ее писать. Встретит его линейный контроль в приемном отделении больницы и слышит:

— Мы привезли больную по наряду, но оказались нам не слишком рады. Со сдачей вышла длинная заминка. Дежурит нынче полная кретинка.

Одновременно Корытников показывал контролерам карту вызова и циферблат своих наручных часов — смотрите сами, когда мы сюда приехали и когда уезжаем.

Если контролеры выражали желание осмотреть машину, то Корытников говорил:

— Имущество у нас всегда в порядке. Баллоны в состоянии зарядки. В салоне чисто, сами мы трезвы, бодры и удивительно резвы!

Линейные контролеры не только принюхивались, но и пытливо вглядывались Корытникову в глаза, оценивая состояние зрачков, а также обращали внимание еще на кое-какие признаки употребления одурманивающих веществ. Ничего «криминального», разумеется, не находили. Состояние машины и укомплектованность имуществом проверяли дотошно и тоже ничего не находили. У Корытникова всегда было все в порядке — на своем месте и в рабочем состоянии. К работе он относился очень ответственно.

«Чудик» думали контролеры. Чудик — это ненаказуемо, и в должностных инструкциях ничего не сказано о том, что врач «Скорой помощи» непременно должен изъясняться прозой. Там сказано, что нельзя пациентов со стенокардией в приемное отделение из машины пешком вести, что нельзя во время дежурства по своим делам разъезжать, что нельзя хамить на вызовах и т. д. Но ничего запретного Корытников не делал. Не такой он был человек.

Утром, «сдавшись», то есть передав машину со всем имуществом следующей смене, Корытников во всю свою луженую глотку пел гимн:

— Я сдался! Я счастлив! Дежурство позади! Радость впереди! Тоска — уходи!

— Юрий Витальевич, зайдите ко мне, — приглашала заведующая подстанцией.

За закрытой дверью, тет-а-тет, они были на ты и по именам. Уж очень многое их связывало — полтора десятка лет совместной работы и два года совместной жизни. По причине этих самых двух лет заведующая Корытникову и покровительствовала, потому что чувствовала себя перед ним виноватой. Без вины, но виноватой. Так не только в пьесах бывает, но и в жизни.

Они встретились на подстанции, куда пришли в один и тот же день. Новички всегда тянутся друг к другу, а у них еще и было много общего — любовь к авторской песне (он сочинял, но пел так себе, а она пела чужое, зато замечательно), любовь к туристическим походам, разряд по плаванию. К этому набору очень скоро добавилась любовь друг к другу. Они стали жить вместе. Он переехал к ней. Так было удобнее, поскольку она жила буквально напротив подстанции, а он — в Подольске. Электричка, метро, автобус… На дежурство так ехать еще ничего, а после, уставшему да не выспавшемуся — настоящая мука. Он часто засыпал в электричке так крепко, что уезжал в Серпухов или близко к нему. Будили его обычно железнодорожные контролеры, но после объяснения ситуации и демонстрации скоропомощного удостоверения отпускали с миром. Тоже ведь не звери, входили в положение.

Регистрировать брак не спешили, решили сначала как следует проверить чувства.

И все у них было бы хорошо, если бы они догадались разойтись по разным подстанциям. Небольшие суточные разлуки только укрепляют любовь, еще сильнее разжигают пламя страсти. А так им ставили дежурства в одну смену (шли навстречу), и они постоянно, то есть за исключением времени, проведенного на вызовах, были вместе.

Если кто не понял, почему им ставили дежурства в одну смену, то это на «Скорой» так принято. Иначе когда супруги при стандартном полутораставочном графике «сутки через двое» будут видеться. Сегодня он дежурит, завтра он отсыпается, послезавтра она дежурит… Как вариант может быть — сегодня он дежурит, завтра она дежурит, послезавтра она отсыпается… Но, как говорится, хрен редьки не слаще. Как ни поверни, все равно плохо. А если бы они дежурили в одни и те же дни, но на разных подстанциях, то все могло бы у них сложиться. Приходили бы домой соскучившиеся друг по другу, обменивались бы впечатлениями о прошедшем дежурстве и подстанционными сплетнями, сравнивали бы, чья подстанция лучше… И так далее. А так вернутся вместе домой с дежурства — и поговорить не о чем. Обо всем уже на подстанции переговорено.

Она заскучала. Он старался развеять ее скуку, но действовал неверно. Ему бы отойти в сторонку и дать ей возможность понять-осознать, что с ним лучше, чем без него, а он, напротив, ни на шаг от нее не отходил. Даже если друзья звали пивка попить, то отказывался. Держал за руку, преданно заглядывал в глаза, ну и надоел вконец.