Книга Больше, чем люди - Теодор Гамильтон Старджон

В жизни его стали появляться вчерашние дни, а потом оказалось, что каждый день начинается с утра. Пришли воспоминания: скамья, на которой им уже доводилось сидеть, театр, где они бывали. Он мог уже находить дорогу домой. День ото дня она все меньше руководила им. Наконец он стал даже планировать, как они проведут день.

И поскольку память его ограничивалась днями знакомства с ней, каждый новый день приносил с собой открытия: пикник, новый маршрут автобуса, уток и лебедей в пруду.

Случались и открытия другого рода.

Однажды, остановившись посреди комнаты, он принялся разглядывать стены, окна и постель и сказал:

– Выходит, что я болел?

А потом остановился на улице, посмотрел на мрачное здание на другой стороне ее и произнес:

– А я в нем был.

А еще через несколько дней он остановился возле мужской галантереи и заглянул внутрь. Нет, не внутрь. Он смотрел на витрину. Джейни стояла рядом, вглядываясь в его лицо.

Он неторопливо поднял левую руку, сжал ладонь, посмотрел на кривой шрам на ее тыльной стороне и на два прямых, длинный и короткий, пересекавших его запястье.

– Вот, – сказала она, вкладывая трубку в его руку. Не глядя на предмет, он сжал пальцы в кулак. Лицо его отразил удивление, потом неприкрытый ужас, потом некое подобие гнева. Он даже покачнулся.

– Все хорошо, – сказала ему Джейни.

Он что-то недоуменно буркнул, посмотрел на нее, словно на незнакомку, и не сразу узнал. Потом раскрыл ладонь и внимательно посмотрел на металлическую трубочку. Подбросил ее, поймал и объявил:

– Это моя вещь.

Она кивнула.

– Вот это окно я и разбил. – Посмотрев на него, он снова подбросил в воздух металлический предмет, на сей раз отправив его в карман, и пошел дальше. Потом он долго молчал, и только когда они наконец поднимались по ступенькам к двери своего дома, сказал: – Я разбил витрину. И меня упекли за это в тюрьму, а ты вытащила оттуда… Я был болен, а теперь выздоровел, потому что ты привезла меня сюда. Зачем ты это сделала?

– Захотелось, – отвечала она.

Он сделался беспокоен. Подошел к шкафу, вывернул карманы обоих пиджаков и спортивной куртки. Пересек комнату, принялся ощупывать комод, открывать и выдвигать его ящики.

– В чем дело?

– Та штуковина, – рассеянно отвечал он. Зашел в ванную, вышел обратно. – Помнишь, трубка такая из металла.

– Да, – ответила она.

– Была же, – недовольно проворчал он, еще раз сделал круг по комнате, а потом, едва не задев Джейни, сидевшую на постели, потянулся к ночному столику. – Вот она! – Он глянул на трубку, согнул ее, сел и откинулся назад в кресле. – Боюсь потерять, – заметил он с облегчением. – Страшно привык к ней.

– Тюремщики хранили ее в конверте, пока ты был в камере, – пояснила Джейни.

– Угу-угу. – Он покрутил ее в пальцах, а затем ткнул ею в сторону Джейни, словно бы светлым и внушительным указующим перстом. – Эта штука…

Она ждала.

Он качнул головой.

– Она давно у меня, – повторил он. Поднялся, зашагал, вновь уселся. – Я искал парня, который… Ах ты! – пробормотал он. – Забыл.

– Ничего, вспомнишь, – мягко успокоила она.

Он обхватил голову руками и прошептал сухими губами:

– Черт, я почти отыскал его. Я давно его ищу. И всегда искал его?

– Всегда?

– Ну, все время после того, как… Джейни, я опять ничего не помню.

– Ничего… все хорошо.

– Хорошо, хорошо, да не слишком это хорошо! – Он выпрямился и посмотрел на нее. – Прости меня, Джейни, я совсем не собирался орать на тебя.

Она улыбнулась, а он вдруг спросил:

– А где была та пещера?

– Пещера? – отозвалась она. Он очертил руками пространство:

– Что-то похожее: наполовину пещера, наполовину избушка. В лесу. Где же это было? Не помню…

– Я была там с тобой?

– Нет, – без промедления ответил он. – Кажется, я был там до этого… но не помню.

– Не волнуйся.

– А я вот волнуюсь! – возбужденно проговорил он. – Согласись, я вправе поволноваться?

И как только слова эти слетели с его языка, он взглядом попросил у нее прощения и получил его.

– Ты должна понять, – проговорил он уже более спокойным голосом, – что эта штука… я должен… вот что, – проговорил он, снова возбуждаясь, – так вот, эта штука сейчас важнее всего, что присутствует в этом мире, но я не могу даже вспомнить, что это такое!

– Такое случается, – произнесла Джейни.

– Такое случилось со мной, – мрачным тоном проговорил он, – и это мне совершенно не нравится.

– Ты опять заводишься, – проговорила она.

– Да-да, именно! – взорвался он. Потом огляделся, яростно затряс головой. – Что это? Что я здесь делаю? Кто ты, Джейни? Зачем тебе все это нужно?

– Мне приятно видеть, как ты выздоравливаешь.

– Да, выздоравливаю, – проворчал он. – Я должен выздороветь! Назло тому, кто велел мне болеть и слабеть.

– Кто сказал тебе это? – вскрикнула она.

– Томпсон, – бухнул он и откинулся назад с тупым изумлением на лице. И высоким ломким голосом подростка простонал: – Томпсон? А кто это – Томпсон?

Она пожала плечами и будничным голосом произнесла:

– Надо полагать, тот, кто велел тебе болеть и слабеть, как ты говоришь.

– Ага, – вновь прошептал он и протянул снова, уже в порыве откровения: – Ага-а-а…

Он погрозил ей плетеной трубкой:

– Я видел его, Томпсона этого. – Тут взгляд его вновь привлекла плетеная трубка. Он покрутил головой, закрыл глаза. – Я искал… – голос его умолк.

– Томпсона?

– Не, – буркнул он. – Уж его-то я и видеть не хотел… – И поправился: – Именно его. Я хотел выбить мозги из его поганой башки.

– В самом деле?

– Ну да. Видишь ли, он… он был… ох, ну что же это случилось с моей собственной головой?

– Ш-ш-ш, – попыталась она успокоить его.

– Не могу вспомнить, совсем не могу, – проговорил он надломленным голосом. – Это как… ну вот ты видишь, как нечто поднимается из земли, собираешься схватить это, тянешься изо всех сил, ощущая, как хрустят твои кости, вытягиваешься во весь рост и прикасаешься к этому пальцами, самыми кончиками пальцев… – Грудь его порывисто вздымалась и опадала. – Застываешь, словно бы навсегда, понимая, что не достигнешь цели, не сможешь ухватиться за это. А потом падаешь и видишь, как это нечто уходит вверх и вверх над твоей головой, становится все меньше и меньше, и ты никогда… – Откинувшись на спину, Гип зажмурил глаза. Он то задыхался, то дышал едва слышно. – И ты никогда…