Книга Светлое время ночи - Александр Зорич

«Колесница» отлепилась от льдины. Не видимые Ларафу, но различаемые Йоровым Взором Аррума, каракатицы описали широкую дугу, направляясь прочь от берега и одновременно с этим разворачивая «колесницу» в сторону моря.

На спешащих к месту событий галерах оглушительно лупили в барабаны. Весла работали в бешеном темпе, корабли показывали великолепную скорость, которой позавидовали бы в любом флоте Круга Земель. Однако, стоило только «колеснице» вздрогнуть и сорваться с места, как сразу же стало ясно: галерам не угнаться за стремительными головоногими гадами, готовыми поспорить в проворстве с владыкой океанских глубин, Его Сиятельством Кашалотом.

Стрелометы головной галеры дали слаженный залп. Вслед за этим начали стрельбу и другие корабли.

«Колесница» в этот момент находилась на пределе дальности метательных машин. Несколько мощных снарядов упали в воду, однако один все-таки достиг цели и пробил насквозь деревянное ограждение.

Еще одна четырехлоктевая стрела – зажигательная – воткнулась в транцевую доску «колесницы».

Дикий, протяжный крик, испущенный Сонном, свидетельствовал о том, что пар-арценца удалось по меньшей мере зацепить. Над парапетом показалось его искаженное болью, ненавистью и мятущимися сполохами горящей пакли лицо.

– Тупоголовые рабы! – громогласный рык пар-арценца сейчас звучал еще мощнее, чем несколько минут назад – в Башне Отчуждения. – Холуи! Поглядим, как ваш гнорр обойдется без этого!

Пар-арценц выбросил в сторону сгрудившихся на льдине мечников руку, в которой была зажата – ошибиться было невозможно! – его, Ларафа, книга. Правда, частично развоплощенная.

Она походила на брикет полупрозрачного фруктового желе, которое, в отличие от настоящего желе, не расползается в пальцах, а противоприродно удерживает форму.

Почему книга выглядит именно так – Лараф понял сразу же. Это неспешно отступала формула невидимости, заклятие «порчи образа», которое, надо полагать, Сонн снял, как только книга очутилась у него в руках.

Сонна и мечников разделяла не столь уж широкая полоска воды. Один офицер даже отважился разбежаться и прыгнуть, но ему не удалось преодолеть и половины стремительно растущего расстояния до «морской колесницы».

«Он ушел. Ушел. И у него – книга. Да. Теперь нет сомнений, – Лараф был готов разрыдаться. – Конец. Конец. Конец. Конец. Конец.»

– Уничтожьте его!!! – заверещал Лараф, позабыв об осторожности, позабыв о том, что он, гнорр, теоретически заведомо лучший маг, чем Йор, и что подобного рода приказание ему следовало бы адресовать самому себе.

– Я не могу, – раздельно произнес Йор. – Уже не могу. Я потратил все силы. Все, какие только у меня были.

Сонн выкрикнул еще что-то, продолжая потрясать книгой, но его голос сорвался. Видимо, и его силы были на исходе.

Ларафу было все равно. «Меня может спасти только чудо. Хотя чудесам тоже конец.»

Но чудо произошло.

В двух локтях от «колесницы» из-под воды вышла серая туша. Глухо стукнулись о деревянный оклад «Семи Стоп Ледовоокого» две полоски частых зубов. Продолжая свое неостановимое движение туша – Лараф наконец признал в ней дельфина, – взвилась в воздух целиком. Преодолела сажени, отделяющие ее от льдины…

Лараф успел только сморгнуть, а дельфин уже ушел под воду, оставив после себя щербатый скол на краю льдины.

По льду, прямо под ноги рах-саванну Ольме, скользил некий прямоугольный предмет. Он замедлил свой бег. Остановился.

Это были «Семь Стоп Ледовоокого».

Колесница с замолчавшим – возможно, навсегда – Сонном уносилась в ночь, в угольную черноту, непроглядную темень, что простерлась над морем от Пиннарина до самого Урталаргиса. А книга, его книга, подруга и советчица, мудрейшая из мудрых, услада разума и сердца, ключ к семи столицам мира и семнадцати дверям мироздания, лежала среди благоговейного расступившихся мечников Свода.

И никто не посмел прикоснуться к ее густеющему образу. Никто, кроме Ларафа окс Гашаллы, рекомого промеж несведущими Лагхой Коаларой, гнорром Свода Равновесия.

3

Надо всем Фальмом, от Яга до Белой Омелы, от Уяз-Намарна до Урочища Серых Дроздов шел густой нехолодный снег. Распушенные белые хлопья следовали в неподвижном воздухе распрекрасно отвесным траекториям и ничто не вносило разлад в этот гармоничный поток небесной субстанции второго рода.

Баронесса Зверда стояла на балконе угловой башни цитадели Маш-Магарта и вслушивалась в ватную, тихую густоту фальмской ночи. Сон к ней не шел.

Она протянула руку. На ладонь грузно опустилась грандиозная снежинка, снежинище размером с поясную бляху. От тепла ладони снежинище сразу же пошло водой, начало проседать и стремительно менять форму. Перед взором баронессы проносился реквизит и лики ледяных актеров театра-на-ладони.

Заснеженный куст?.. нет… башня, другая, третья… это замок, не фальмский… рыба… дельфин?.. дельфин… четыре приземистых силуэта… люди?.. игра гибнущих кристаллов льда на мгновение приоткрыла Зверде жестко очерченные скулы… не вполне скулы… все лицо набрано из гладких плоскостей, как будто высечено из огромного алмаза… но – Зверда поперхнулась криком – каждая плоскость живет вместе с другими, грани и ребра согласно ходят вверх-вниз в лад с перемещениями жаркого, пунцового многоугольника рта… но и этого уже нет; останки снежинки на прощание показали ей гору Вермаут, которая стремительно погрузилась в океан на ее ладони.

И больше нет ничего совсем. Только оседают повсюду гигантские белые хлопья, будто весь Фальм погрузился на дно магического тигля, в котором неспешно идет Работа Изменения. И выпадает белый осадок…

…Стеклянные силуэты, по собственной недоброй воле сошедшие на дно магического тигля, волокущие за собой шлейф взбаламученного белого осадка, струились вдоль южного склона горы Вермаут. Ни человек, ни гэвенг, ни гнорр Лагха Коалара, ни пар-арценц Сонн, ни Вэль-Вира, ни даже Зверда не увидели бы их. Но они были. Были там, связанные с токами земляного молока, наполненные Гулкой Пустотой, одновременно звонкие и безмолвные, одновременно здесь – и повсюду.

И похищенный в Южном замке прямо из рук барона Санкута велиа Маш-Магарт образ «Семи Стоп Ледовоокого» тоже был с ними. Захват там – захват здесь. Мир работает, как часы, не сложнее и не проще. Никаких чудес – одна лишь магия. Но и та – лишь магия именем, сутью же – механизм, не знающий сбоев, обычный механизм: колесики, пружинки, молоточки. Никто лучше феонов не знал этого.

Дельфин проскользил мимо аморфных теней тягловых каракатиц. Вырвался из водной толщи, вторгся в чуждое, воздушное пространство. Вечно улыбающаяся пасть повстречалась с деревянным окладом книги…

…Дельфин ударился о льдину. Сполз по дымящейся сахарно-хрустальной глади, что была холодна как звезды, и ушел обратно в черную воду. На глубине в пять саженей он растворился – окончательно, бесповоротно, навсегда.

Когда посюсторонняя проекция «Семи Стоп Ледовоокого» была вырвана посланцем из пальцев Сонна, повторяя в новом ключе уже происшедшее с той же книгой событие, мириад стеклянных граней пришел в движение. Феоны подтверждали, феоны заклинали и поздравляли друг друга с тем, что не могло не произойти: