Книга Эхо войны - Леонид Гришин

Казалось, все у него сделано по науке. Участок обнесен штакетным забором с уличной стороны, а остальные стороны обнесены сеткой на хороших металлических столбах. Столбы забетонированы, а к ним приварена арматура, сетка сделана на небольших хомутиках – натянута хорошо, без провисаний. На участке росли несколько деревьев: раскидистые яблони, в углу росла дикая груша. Дерево было невероятно высокое, и груш на нем было видимо-невидимо.

– Куда будешь девать урожай? – спросил я у Николая.

– Не знаю, но, очевидно, придется как-то перерабатывать, сушить, выбрасывать ничего не буду.

Кроме этого рос виноград. Виноград вьющийся, похожий на Изабеллу, также рос и уссурийский виноград. Уссурийский виноград разводил в Новокубанске еще мой отец. Теперь виноград расползся по всему Краснодарскому краю. Неприхотливый виноград, идет, в основном, на столовое вино, его на зиму прикапывать не надо – он морозостойкий. И самое главное, он стойкий к болезням. Если за Лидией или Изабеллой необходимо следить и тщательно за ними ухаживать, то Уссурийский был привезен моему отцу откуда-то с Приморья. Мы еще даже сорта не знали, а уже дали ему такое название. Вообще, на всем участке чувствовалась тяжелая рука Николая. Хотя, без сомнений, Валентина приложила свое старание в планировке.

– Мы, конечно, еще не все здесь сделали. Не все подстрижено, не все привито, не все заменено, но, тем не менее, мы постепенно все делаем. Делаем не в нагрузку, с заботой, с любовью. Нам это нравится, – сказал Николай.

Так мы по саду ходили, наверное, больше часа, пока не услышали, что Валентина нас зовет. Она пожаловалась, что ей принесли мальчика, который купался в реке и поранил ногу из-за того, что кто-то разбил бутылку и бросил ее в воду… Валентина извинилась за задержку, но объяснила, что должна была обработать ногу, чтобы не было никаких последствий.

Когда мы сели обедать, Валентина достала коньяк и водку. Я удивленно посмотрел на Николая.

– Нет-нет-нет, для меня таких напитков не существует. У меня есть компот, чай, кофе, а этого не существует. Но вы сегодня наши гости, поэтому вправе угощаться всем, что есть.

Он настоял, чтобы мы с братом согласились что-нибудь выпить. Мы согласились на коньяк. Он налил Валентине вина, нам коньяку, а себе компот, поднялся и произнес тост, сказал, что хочет выпить за нас: за меня, за брата и за то, что мы помогли ему вновь обрести семью, любовь, вступить в новую жизнь. После обеда брат пошел к Александру Федоровичу, Валентина занялась своими делами, а мы с Николаем взяли по удочке и отправились на рыбалку.

От его дома до притока реки Лабы мы прошли всего метров триста−четыреста. Там я определил по скорости течения, что должна водиться форель. Мы обошли терновник и вышли на прекрасное место. Он сказал мне подождать, пока он забросит первый. У него удочка самодельная, у меня покупная – раскладная, с катушкой. Он сделал удочку сам – это ореховое удилище с самодельными проволочными кольцами. У основания удилища было сделано мотовильце. Он забрасывает и через мотовильце то отпускает, то подтягивает леску.

Едва крючок с наживкой коснулся воды, как всплеск, и где-то килограммовая форель была на берегу. Но он попросил подождать еще. Он что-то померил, снова забросил, опять точно такой же произошел всплеск, и опять такая же форель лежала на берегу.

– Теперь можешь ты ловить.

– А что так?

– С первого раза мне не удалось поймать самку, а только вот со второго раза, потому что этот первый самец, очевидно, был очень голоден. Он опередил самочку. А теперь можешь ты, если не спеша, поймать еще штуки три. В этом месте целая стая, очевидно, скоро должен начаться икромет.

Так оно и получилось. Я поймал две штуки.

– Все, ушли уже. Были здесь еще две рыбины, но они ушли. Давай передохнем, – сказал мне Николай.

Мы сели, достали термос.

– Скажи, как тебе удалось отыскать Валентину? – обратился ко мне Николай.

– Совершенно случайно. Ты мне тогда очень подробно рассказал, какая она у тебя красивая, какие у нее волосы, какие глаза. Рассказал и про шрам на лице, полученный от твоих приключений… Мы с братом рыбачили, я простыл, попал под дождь и хотел обратиться к врачу. Когда увидел ее, идущую по коридору, то сразу вспомнил, что именно так ты мне ее и описывал. И мне сразу бросился в глаза шрам, я почему-то решил подойти к ней. Я зашел и прямо сказал ей, что тебя видел всего две недели назад. Она сначала не поверила, а потом начала расспрашивать. А дальше ты все знаешь.

– Да, конечно. Спасибо тебе. Счастье вернулось ко мне.

– Вы как здесь устроились?

– Я тебе рассказывал, что не смог я там, приехали сюда. Вот, купили дом, который ты видел. Нас здесь никто не знал, только Александр Федорович. Так мы и жили. Нам здесь очень хорошо вдвоем. Мы ходили по лесу, я ей показывал пещеры, где я жил, в которых просто ночевал, в которых пережидал непогоду. Показывал, как рыбу ловить, ей тоже было интересно поймать форель, показывал, ягоды какие есть в этих местах. Я знаю, что у вас в Ленинградской области есть черника, но у вас она полутравянистая, пятьдесят сантиметров, не выше. А здесь вот у нас три метра достигают кусты черники. И эта черника самая настоящая. Некоторые даже не узнают ее, считают волчьей ягодой. Много здесь разностей всяких, трав, ей как врачу было очень интересно послушать про травы. И вот мы однажды шли мимо Ахмет-горы. Называется она так потому, что когда-то, во время Кавказской войны, когда черкесы отказались подчиняться царю, солдаты здесь окружили Ахмета. Ему некуда было уже деваться, он набросил бурку на голову своему коню, разогнался и вот с этого обрыва прыгнул вниз и погиб вместе с конем. А дальше здесь вот недалеко – скала неразделенной любви.

– Как неразделенной? – спросил я.

– Да вот, один облюбовал ее, покончив с собой из-за любви несчастной. Вот с его подачи уже несколько человек с этой скалы бросаются, самоубийцы глупые, в основном, молодежь. Может, их в школе плохо учат, или они не знают, что первая любовь – это романтическое чувство, с которым иногда трудно совладать. И, как видишь, способна она довести молодого человека даже до самоубийства.

…И вот мы с ней возвращались как-то с прогулки, как раз шли мимо этой скалы. Я рассказывал Валентине, что вот она – несчастная скала, говорил, почему она получила такое название… И ты представляешь, в тот момент, когда мы ее рассматривали, видим, как сверху падает человек! Это, конечно, было ужасно… Там, внизу, кизил растет, шиповник. Ты не представляешь, что это такое… Мы услышали только хруст деревьев. Подбегаем, смотрим, а на обломанных деревьях висит еще совсем мальчик, ему не больше семнадцати. Я подскочил, снял его, у него много ран – и на ногах, и на спине, и на руках, и на лице. Его положил на траву, Валентина начала кровь останавливать, сказала мне:

– Рви рубашку!

Я в ту же секунду стащил с себя рубашку, стал ее разрывать на ленты, а она перетягивала раны, пытаясь остановить кровь. Когда более-менее кровь остановилась, я взял его на руки, и мы побежали домой. Подбегая к дому, я встретил соседа Виктора.