Книга Плавучая опера - Джон Барт

Отличное, полагаю, рассуждение, только Гаррисону никак не удавалось говорить достаточно убедительно, а последняя фраза, хоть он этого, верней всего, не хотел, исторгла у Джейн потоки слез.

- Все правильно, - обычно говорила она в ответ, - только, понимаешь, как ни раскладывай, а не надо было мне с Тоди трахаться или уж хоть соображать надо чуточку, раз с ним связалась, и все нормально было бы: или никакого ребенка, или ты точно отец. - И головку в ладонях прячет, и плечики ее чудесные так ходуном и ходят.

Тогда Гаррисон успокаивает ее (правда, в головку шелковистую поцеловать забыв и по плечикам погладить):

- Ну хватит, дорогуша, какого черта убиваться. Я же сам этого хотел, не ты одна. Нечего было затевать всю историю, раз последствий испугались.

- Но кто мог подумать! - И опять в слезы. А Гаррисон только плечами пожимает:

- Не знаешь, отчего дети получаются? И так далее. Паршиво, в общем. А еще паршивее, что Джейн все шесть месяцев оставшихся отвратительно себя чувствовала. Выворачивало ее постоянно, и дошло до того, что глюкозу несколько раз ей вводили, хоть больно это, - а как иначе, надо же было недостаток питания компенсировать. Хотя тут и своя хорошая сторона была - весить она даже меньше стала. Видел я ее только один раз, на девятом уже месяце, - прошла почти рядом и такая была красивая, я даже, со мною редко бывает, испытал сожаление, что так у нас все вышло, и тоску по ней - хоть мимолетную, но настоящую. Поскольку ее не разнесло, она и родила легко - 2 октября 1933 года, промучившись всего три с половиной часа в кембриджском Мемориальном госпитале, произвела она на свет девочку (вес шесть фунтов, десять унций), которую назвала Джинни Паульсен (эта девичья ее фамилия - Паульсен) Мэк.

Ну конечно, немножко волновались они оба, когда пришло время ребенка домой забирать, - теперь девочка полностью их заботам вверена, надо ее любить и за ней ухаживать. С уходом, правда, проблем не возникало - бутылочек там всяких полно, на любой случай есть проверенные средства, да и нянька опытная была нанята, - а вот насчет любви боялись они, что не так все просто окажется. Особенно Джейн волновалась, как Гаррисон к малышке отнесется, а Гаррисон и сам в своих чувствах уверен не был. Но девочка их быстро покорила, прелестная была малютка, с самого начала всех покоряла, - и оказалось, что совсем не так трудно быть любящими родителями. Может, еще и оттого любовь в их сердцах так быстро разгорелась, что знали они, как опасно другие чувства к ребенку испытывать. Словом, легче они вздохнули (а девочка, собственные интересы, насколько могла, защищая, уж постаралась не слишком походить ни на Гаррисона, ни на меня), и даже смешно им стало, что они так уж опасались.

- Клянусь, - восклицал Гаррисон, - даже если мне докажут, вот прямо сейчас докажут, что Тоди ее родитель, я Джинни меньше любить не стану.

- Да полно тебе, не он, конечно, - вскидывалась Джейн (об этом я тоже позднее узнал). - Хотя и я тоже ее бы не разлюбила. Красавица моя!

Из всего, что было произнесено по этому поводу, самое важное для дальнейших событий сказал Гаррисон весной 34-го года, примерно через год после того, как они сочли себя оскорбленными.

- Знаешь, - сказал он, может, ты и не согласишься, но мне иногда кажется, мы сами отчасти виноваты в этой истории с Тоддом.

- Мы виноваты! Чем это?

- Ну как тебе сказать, мы же его врасплох застали, когда ты первый раз с ним спала, он ведь, может, и не хотел вовсе, то есть не то что тебя не хотел, а вообще не хотел, думал, наш брак от этого развалится. А если бы он тогда отказался, мы бы это за оскорбление сочли, правда? Даже если бы и не отказался, а не все наши условия принял.

- Все равно, зачем он нам врал, что у него это первый раз, - стоит на своем Джейн.

- Но согласись, приятно было такое услышать, - парирует Гаррисон. - Мы просто слишком о нем хорошего мнения были, вот и все. И уж ясно, не могли же мы от него требовать, чтобы он ни на кого больше глаз не положил. Черт возьми, он же, в конце концов, холост.

- Так ведь он был в меня влюблен, разве нет?

- А ты влюблена в меня, - улыбается Гаррисон, - но с ним тоже трахалась, правильно? Успокойся, пожалуйста.

А Джейн все дуется.

- Говорю же я, просто мы о нем слишком хорошо думали. Знали его недостаточно.

- Наверное, ты прав, - уступает Джейн. - Но согласись, не должен он был, как свинья, все изгадить из-за какой-то там цветной!

- Ну, он, значит, человек без предрассудков, - говорит Гаррисон, посмеиваясь. - Знаешь, я вот про это думаю, думаю и почти уверен, что он дурачил нас всех, и ничего больше. Девчонке той черненькой тоже голову заморочил, как и нам.

Джейн еще поохала, попечалилась, но лед был сломан, и теперь обо мне говорили они часто, причем без такой уж злости. Дошло до того, что оба признали: очень уж они на меня давили (ах какая объективность, по сей день без содрогания вспомнить не могу!), стало быть, в какой-то степени мне простительно, что я когти показал.

Следующий шаг сделала Джейн, сказав:

- Ладно уж, прощу я его, только чтобы он больше никогда мне на глаза не попадался. А Гаррисон в ответ:

- Понимаешь, мне Тодд все равно нравится, хотя, что ни говори, знакомство с ним продолжать никак не хотел бы. Но злобы на него не держу.

Меж тем Джинни подрастала, становясь, если присмотреться, все более похожей на свою мать.

Следующее событие, какого предвидеть я не мог, произошло 10 января 1937-го, когда в лучший мир отправился Гаррисон Мэк-старший и оставил семнадцать замечательно интересных игрушек, которыми предстояло вдоволь наиграться его вдове, сыну и сиделкам. Этакий фортель кто бы предсказал, но папаша Мэк взял да и выкинул его, точно так же как Джейн взяла да родила, а последствия и в том, и в другом случае оказались необратимыми. Объяснять Гаррисону, что ему потребуется юрист-профессионал, было незачем, он помчался к адвокатам еще стремительней, чем Джейн к гинекологам, а фирма, куда он обратился, называлась "Эндрюс, Бишоп и Эндрюс". Консультация юриста в подобных случаях всегда нужна, да примите во внимание, сколько хлопот из-за папиной кончины - наследство такое большое, - словом, действовал Гаррисон, как всякий бы действовал на его месте, а если в его действиях заключалась еще и очевидная попытка восстановить отношения со мной, очевидность эта была хорошо закамуфлирована, так что и толковать тут не о чем.

Сами понимаете, начавшаяся тяжба сопровождалась множеством всяких тонких моментов, которые мне с клиентом надлежало как следует обсудить, чтобы разработать надежную стратегию, - в общем, встречаться с ним приходилось часто и надолго, в мои рабочие часы мы бы никак не уложились. И хочешь не хочешь, а пришлось кое-какие наши деловые встречи совмещать с ленчем, мало того, он был вынужден даже приглашать меня иной раз к себе, этак не без вызова предлагал, допустим, увидеться у него поздно вечером за коктейлем, а я, тоже не без вызова, отвечаю: разумеется, почему нет.