Книга Спаситель и сын. Сезон 2 - Мари-Од Мюрай

— Ах вот оно что! А благополучие детей тебя не волнует?! — тут же возмутился Жером и пустился в путаные, но агрессивные объяснения, дескать, он ущемлен в своих родительских правах, потому что, в отличие от нее, он, будучи коммерсантом, по субботам работает (у Жерома был магазинчик фотопринадлежностей и рамок), вот почему он хочет видеть своих детей по воскресеньям. К тому же Пэмпренель не может ОДНА заниматься по субботам Алисой, Полем и малышом Ахиллом. Она перегружена. Так что логика, здравый смысл и любовь к детям требуют, чтобы Луиза была с детьми ВСЕ субботы, а он — ВСЕ воскресенья! Выходило, что выходные у Луизы вообще испарялись, а у Жерома вторым выходным все равно оставался понедельник, день, когда он закрывал магазин. Сначала Луиза отступила было перед штормовым напором слов, но потом стойко выдержала ветер и волны, повторяя одну и ту же фразу: по закону одни выходные твои, вторые мои. Поль слышал, как отец назвал маму эгоисткой, сказал, что она «ведет сомнительный образ жизни» и калечит детей. Когда Жером повесил трубку, он встретил взгляд сына и услышал его слова:

— Спаситель никогда так не кричит.

Так что поутру Поль подумал, что в подвале вместе с Жово ему будет гораздо лучше, чем на кресле-кровати в отцовской гостиной.

Алиса смотрела на все на это другими глазами, потому что у нее была своя комната, и она с некоторых пор подружилась с Пэмпренель. У них было три неиссякаемых источника для разговоров. Во-первых, Ютуб.

— Знаешь Нормана?

— Смотришь Сиприена?[57]

— Отпад.

— Улет.

— А «Игрок на чердаке»?[58]

— Супер.

— Класс.

И так далее.

Во-вторых, прыщи.

— Паста не помогла.

— Я тебя отведу к своему дерматологу. Она крутая.

В-третьих, ОН, то есть Спаситель Сент-Ив.

— Ну и как там у НЕГО?

Алиса, забыв свою сдержанность, выкладывала все подряд, сдавая мать. Рассказала о Габене на чердаке, о Жово с мешком в подвале, рассказала о несметном количестве хомяков. Сама того не понимая, она снабжала отца боеприпасами, чтобы он потом попрекал Луизу «сомнительным образом жизни».

А Пэмпренель оказалась злопамятной. После последней консультации у Спасителя она сначала успокоилась. Ей понравились его слова: «Шанс есть у каждого, и свой вы заслужили». Но стоило ей отойти чуть подальше от дома на улице Мюрлен, как ей стало очень стыдно из-за того, что ее вычислили, и ее захлестнула новая волна ревности.

Примерно то же самое произошло в прошлый вторник и с мадам Каэн, матерью Самюэля. Она ушла от Спасителя, а в ушах у нее звучали его слова: «Мы неплохо продвинулись, мадам Каэн, будем так держаться». Но вскоре к ней вернулась привычная подозрительность. Этот человек хотел встать между ней и ее сыном. Нет, не этого она от него ждала.

— Самюэль?

Подросток снова сидел один в приемной психолога и на оклик едва приподнялся со стула.

— Я не смогу остаться, — сказал он.

— То есть?

— У меня нет денег на оплату. Мама больше не хочет.

— Проходи, объяси мне всё толком.

Объяснение уместилось в одну-единственную фразу: мадам Каэн не хочет, чтобы Самюэль продолжал психотерапию.

— Она сказала тебе почему?

— Да. Потому что нет никакого толку. Я не меняюсь. Я такое же грубое животное, как мой отец. Вот и все.

— Так-так-так.

Спаситель прекрасно знал, что не имеет права продолжать лечение несовершеннолетнего подростка, даже бесплатно, если кто-то из родителей против. По этой причине он был вынужден «бросить» Марго. Ее отец, месье Карре, пришел к нему лично, чтобы сообщить, что подаст на него в суд, если его дочь еще хоть раз переступит порог его кабинета.

— А ты что думаешь, Самюэль, лечение тебе не помогло?

— Мне помогло, даже очень.

— В чем?

— Я лучше понимаю… ну… как оно всё… — Он замолчал, глядя на свои руки, которые у него постоянно двигались.

— Связь? Цепочку? — подсказывал ему Спаситель.

— Ну да, как получается… что я взрываюсь.

— Ты знаешь, что случилось с твоим отцом?

Отцом? Грубым животным и психопатом, который бил его мать и на которого он так боялся быть похожим? Самюэль покачал головой.

— А что ты вообще о нем знаешь?

— Ничего.

— Совсем? Не знаешь, как его зовут?

— Только имя — Андре… Больше ничего не знаю.

— Ну и фамилию знаешь!

— Андре Вьенер.

— А что он делал? Чем занимался? Какая у него профессия? Ни малейшего представления?

На каждый вопрос Самюэль мотал головой и смотрел все враждебнее.

— Ты никогда не спрашивал о нем у мамы?

— Конечно, спрашивал! Хотя нет…

— Так да или нет?

— Что толку спрашивать, если слышишь одно и то же: он алкоголик, он выродок, он нас бросил… Хотя иногда она говорит, что сама его выставила за дверь.

— Значит, о своем отце ты знаешь только со слов матери?

Самюэль заерзал на стуле.

— Я не могу оставаться. У меня нет сорока пяти евро.

— Тебе трудно говорить об отце, — заключил Спаситель.

— Мне просто нечего о нем сказать.

— А ты хотел бы узнать о нем больше?

— Узнать, что он попал в тюрьму или в сумасшедший дом? Нет, спасибо.

— А почему он должен попасть в сумасшедший дом или в тюрьму?

— Потому что он бешеный.

— Как ты?

Самюэль застыл на секунду, задохнувшись, и прижал руку к сердцу.

— Я? — переспросил он.

— Так говорит твоя мама. Что ты бешеный, как отец.

— Она так говорит… Нет, это слишком… Просто я ее довожу.

— Ты ее доводишь?

— И она меня тоже… Мы заводим друг друга. — И он снова стал вертеть руками.

— Знаешь, как говорят маленькие дети? «Это он начал!»

— Бывает, я начинаю, бывает — она.

Самюэль не хотел перекладывать всю ответственность за ссоры на мать. Спаситель попытался напомнить ему последнюю, но подросток стоял на своем: нет, он не знает, кто начал; один что-то сказал, другой не так ответил, дальше больше, и, в конце концов, он замахнется или хлопнет дверью.

— Может быть, и с твоим отцом бывало то же самое? Может, они оба были виноваты? — предположил Спаситель, пытаясь реабилитировать несчастного Андре Вьенера, объявленного алкоголиком и выродком.