Книга Маятник бизнеса. Между орденом и тюрьмой - Виктор Бронштейн

Есть упоение в бою, И бездны мрачной на краю, И в разъярённом океане Средь грозных волн и бурной тьмы, И в аравийском урагане, И в дуновении Чумы!

Всё, всё, что гибелью грозит, Для сердца смертного таит Неизъяснимы наслажденья – Бессмертья, может быть, залог! И счастлив тот, кто средь волненья Их обретать и ведать мог.

После попытки недальнего захода за первый водопад в предыдущий день назавтра я фактически дошёл до долины, где уже кончаются водопады и неожиданно начинается нежная и спокойная водная гладь, с многочисленными питающими реку ручейками, сбегающими с окрестных гор, отступивших от реки на почтительное расстояние. Последний раз в эти места я доходил «две жизни назад», когда мне было всего лет пятнадцать. Я спокойно выдержал, почти без «перекуров», пятичасовой горный поход. Обычно туда ходят с ночёвкой, не налегке. После некоторых очень неприятных ощущений с ритмом пульса если не спортивная, то, во всяком случае, физкультурно-туристическая форма с помощью широкого арсенала средств, в основном нетрадиционной медицины (об этом — глава «Горе от ума и медицины»), восстановилась. А это важнее любых денег и очень многих неприятностей.

Позабросил я последний год ежедневную «каторгу» поэтических строк с заботами о мироздании, от которых до депрессии и сбоев в организме один шаг, и стал больше ценить каждый отпущенный Богом день, как учил Фёдор Тютчев:

Не рассуждай, не хлопочи — Безумство ищет — глупость судит; Дневные раны сном лечи, А завтра быть чему — то будет…

Живя, умей всё пережить: Печаль, и радость, и тревогу – Чего желать? О чём тужить? День пережит — и слава Богу!

Не только Тютчев, но и сторонники нетрадиционной медицины считают: нельзя, чтобы голова постоянно была занята мыслями, причём не только тяжёлыми и тревожными, но и любыми. Даже сочинительством. Пишущий человек часто не расслабляется ни на природе, ни дома, ни в выходные, ни в отпуске. И голова начинает отходить от контроля за организмом, что и может способствовать всяческим сбоям. Так что отдыхать, расслабляться, медитировать, даже и выпивать — необходимо.

В общем, радость от туристического достижения и поэтические молитвы перебили все неприятности и обеспечили крепкий сон.

Замечательно всё-таки, что сохраняются на земле естественные преграды человеческому варварству, особенно процветающему в наше изобильное время. Одной из таких преград, наряду с морями и океанами, являются горы. Не пускают они в Аршане потребителей пива, соков, жвачек и другого баночно-целлофанового суррогата дальше первого водопада.

В доперестроечное время, с его двадцатидневными курсами лечения и с аскетическим дефицитом всего и вся, выходя из автобуса, сразу же попадали в тихое елово-кедровое царство. Не знаю другого такого места, где бы по обе стороны дороги стоял стройный ряд вековых елей, встречающих прибывших почти на месячный отдых курортников. Раньше ехать к этой предгорной красоте из Иркутска с обязательным обедом и прочими остановками приходилось часов семь, восемь. Целый рабочий день.

Теперь же времена изменились. На хорошей иномарке можно долететь часа за два с половиной, три, но нет плюсов без минусов. Бессчётные авто бесконечно покупающего и мусорящего люда заполнили всю великолепную еловую зону.

Благодаря очистительному горному ветру выхлопные газы пока не могут, к счастью, задушить могучие ели, как это происходит в пригородах. Изменилась и дорога на первый водопад. В её начале стоит множество лотков местных и приезжих, очень приветливых бурят с сувенирами, орехами, травами, обувью и одеждой кустарного и монгольского производства. С представителями этой сибирской нации у меня всегда особенно тёплые отношения. Может быть, потому что мои предки из села Баргузин на Байкале. А там, как известно, дружно жили и русские, и евреи, и буряты. А бабушка по отцовской линии в совершенстве, наряду с русским и еврейским, знала и бурятский язык. Но сегодня предгорье, к сожалению, превратилось в настоящий базар, расположенный вдоль многолюдной дороги.

От прошлой завораживающей курортной тишины и степенности в этом месте остались воспоминания лишь у немногочисленных гостей этого обворожительного места шестидесятых-восьмидесятых безбарахолочных и не баловавших личными автомобилями годов. Да и не было ни у кого из них в старые времена неприятностей, подобных моим, как не было и больших должников и налоговиков. Хотя, впрочем, тогда всесильные партийные органы легко могли любого руководителя исключить из партии, снять с работы, а значит, лишить привычного номенклатурного образа жизни с персональной машиной, отдельным кабинетом, секретаршей, привилегиями в отдыхе и лечении, в приобретении дефицита, вплоть до автомобиля, с хорошей зарплатой и с любимым делом.

Немало директоров заканчивали инфарктом. Месячные, квартальные, годовые планы тогда нужно было выполнять любой ценой. Причём обком партии жёстко контролировал реализацию продукции и выпуск товаров народного потребления, а главки и министерства «давили» за валовые показатели. Вот такое было разделение непыльного труда. Должности над директорами считались заинфарктными, а должности заместителей директора и главных специалистов называли предынфарктными. Так что и в те времена способным руководителям тоже жилось несладко.

«Кому на Руси жить хорошо?» — доискивался Некрасов, породив вечно актуальный вопрос. Ответ появился только теперь: сегодняшним многочисленным получателям взяток — чиновникам, особенно российского масштаба.

При Сталине это была особо опасная профессия. Смертельно рискованной была не только взятка, но даже совместное чаепитие, не говоря уж об обеде проверяющих с проверяемыми.

Сегодня же берут все, так же, как и все шалят с налогами, но у этой игры есть свои незыблемые правила. Расслабляться нельзя, можно попасть в жернова ржавого, и тем ещё более опасного, государственного механизма, который нуждается в свежей «крови» зазевавшихся жертв, словно в смазке для деталей.

Единичные разоблачения — это как бы и дань народу, и своеобразный естественный отбор в чиновничьей и предпринимательской среде, тест на профпригодность, но много чаще — просто примитивное сведение счётов. Попался — значит, слаб и нерадив, проиграл — непригоден для службы, иди отдыхай, причём иногда — на тюремные нары. Кстати, большинство чиновников, выкинутых с госслужбы, не могут показать себя ни в бизнесе, ни в другом масштабном деле…

Сравнительно безопасны, на мой взгляд, только должности в верхнем неприкосновенном эшелоне российской власти. Там практикуются «в наказание» только переводы по горизонтали, без уменьшения статуса. Зачем плодить недовольных рядом с собой? У каждого из «наказанных» остаётся во власти рука друзей и родственников, которые будут чувствовать себя весьма неуютно и, чего доброго, готовить заговор. Судьба Берии, Хрущёва, предположительно Сталина, Брежнева и многих высших руководителей послебрежневской чехарды не стимулирует фактические наказания приближенных к трону, особенно когда переизбрать и переждать вождя практически невозможно. Да и охрана на самом верху, по слухам, в основном чеченская и не менее боеспособная, чем латышские стрелки при Ленине или швейцарская гвардия при папе римском в Ватикане.