Книга Хорошие жены - Луиза Мэй Олкотт

Сначала она решила ничего не говорить ему, ей нравился громкий сердечный смех, которым он разражался, когда случалось что-нибудь забавное. Она предоставила ему самому обнаружить, чтó у него на голове, и на время совсем забыла об этом, так как слушать немца, читающего Шиллера, – увлекательное занятие. После чтения начался собственно урок, который проходил оживленно, поскольку Джо была в тот вечер в веселом расположении духа и треуголка заставляла ее глаза искриться смехом. Профессор не мог понять, что с ней, и наконец, прервав объяснения, спросил с видом кроткого удивления, который был неотразим:

– Мисс Марч, почему вы смеетесь в лицо своему учителю? Разве у вас нет уважения ко мне, что вы ведете себя так плохо?

– Как я могу быть почтительной, сэр, если вы забыли снять шляпу? – сказала Джо.

Подняв руку, рассеянный профессор с серьезным видом нащупал и снял маленькую треуголку; с минуту он смотрел на нее, потом запрокинул голову и засмеялся, как веселый контрабас.

– А! Понимаю. Этот бесенок Тина сделала из меня дурака своей шляпой. Ну ничего, но смотрите, если урок пойдет плохо, вам тоже придется носить дурацкий колпак.

Но урок совсем прервался на несколько минут, так как мистер Баэр заметил на сделанной из газетного листа треуголке картинку и, развернув ее, сказал с чувством глубокого отвращения:

– Я не хотел бы, чтобы эти газеты появлялись в доме. Их не должны видеть дети и читать молодежь. Это нехорошо, и меня выводят из терпения те, кто делает такое зло.

Джо взглянула на лист и увидела очаровательную иллюстрацию, изображавшую сумасшедшего, труп, злодея и змею. Ей не понравилась картинка, однако торопливо перевернуть лист ее заставило не отвращение, но страх, так как на мгновение она вообразила, что это «Землетрясение». Впрочем, газета была другая, а паника Джо улеглась, когда она вспомнила, что, даже если бы это был номер «Землетрясения» с одной из ее собственных историй, там не было бы имени автора. Но она выдала себя сама – взглядом и румянцем, поскольку хоть профессор и был рассеянным человеком, он замечал гораздо больше, чем предполагали окружающие. Он знал, что Джо пишет, и не раз встречал ее в квартале, где находились редакции газет, но она никогда не говорила об этом, и он не задавал вопросов, несмотря на большое желание увидеть ее произведения. И теперь ему пришло в голову, что она делает то, в чем стыдится признаться. Это обеспокоило его. Он не сказал себе: «Не мое это дело, я не имею права что-либо говорить», как сделали бы другие; он лишь напомнил себе, что она молода и бедна, вдали от материнской любви и отцовской заботы; и он почувствовал желание помочь ей – порыв, столь же мгновенный и естественный, как тот, который заставил бы его протянуть руку, чтобы защитить ребенка от собаки. Все это в одно мгновение промелькнуло в его уме, но никак не отразилось на лице, и, когда газета была перевернута, а в иглу Джо вдета нитка, он сказал вполне естественным тоном, но очень серьезно и проникновенно:

– Да, вы правы, что отодвинули это от себя. Мне неприятно думать, что такое видят хорошие молодые девушки. Может быть, некоторым это нравится, но я скорее дал бы моим мальчикам играть с порохом, чем читать такую макулатуру.

– Возможно, это не так плохо, как глупо, а если на такие вещи есть спрос, я не вижу вреда в том, что кто-то его удовлетворяет. Множество очень почтенных людей честно зарабатывают на жизнь сочинением так называемых сенсационных историй, – сказала Джо, столь энергично расправляя булавкой складки, что на ткани образовался ряд мелких надрезов.

– Есть спрос на виски, но думаю, ни вы, ни я не пойдем им торговать. Если бы почтенные люди знали, какой вред они приносят, они не считали бы, что честно зарабатывают на жизнь. Они не имеют права класть яд в засахаренную сливу и давать ее малышам. Нет, они должны немного подумать и скорее пойти мести улицы, чем делать такое.

Мистер Баэр произнес эти слова страстно и подошел к камину, скомкав газету в руках. Джо сидела неподвижно с таким видом, словно огонь обжигал и ее, а щеки у нее горели еще долго после того, как треуголка превратилась в дым и благополучно унеслась в трубу.

– Я хотел бы послать вслед за ней и все остальные, – пробормотал профессор, возвращаясь к столу с более спокойным выражением лица.

Джо пришло в голову, какой костер вышел бы из кипы газет с ее рассказами, лежавшей в ее комнате наверху, а трудом заработанные деньги показались тяжким грузом для ее совести. Затем в утешение себе она сказала: «Мои рассказы не такие; они просто глупые, но никогда не были безнравственными. Так что я не буду волноваться». И, взяв учебник, сказала тоном прилежной ученицы:

– Продолжим, сэр? Теперь я буду хорошей и благоразумной.

– Надеюсь, что так, – лишь сказал он в ответ, но вложил в эти слова более глубокий смысл, чем тот, какой вложила в свои слова она, а под его серьезным, добрым взглядом она почувствовала себя так, будто слова «Еженедельное землетрясение» были крупно напечатаны у нее на лбу.

Едва войдя в свою комнату, она вытащила газеты и начала заново внимательно перечитывать свои рассказы. Мистер Баэр был немного дальнозорким и иногда пользовался очками, и однажды Джо примерила их, с улыбкой глядя, как они увеличивают мелкий шрифт ее книги. Теперь она, казалось, была в духовных и моральных очках профессора, так как все недостатки этих рассказов бросались в глаза и наполнили ее душу ужасом.

– Эти истории – макулатура, а если я продолжу, они скоро станут хуже, чем макулатура, потому что каждая следующая сенсационнее предыдущей. Я шла вперед, не разбирая, куда иду, вредя себе и другим ради денег. Я знаю, что это так, и не могу читать то, что написала, без отчаянного стыда. Что я буду делать, если их увидят дома или они попадутся на глаза мистеру Баэру?

Джо бросило в жар при этой мысли, и она затолкала всю пачку в печь, так что огонь чуть не поднялся в трубу.

«Да, это самое подходящее место для такой разжигающей страсти чепухи. И я полагаю, что охотнее сожгла бы дом, чем позволила бы другим людям подрываться на моем порохе», – подумала она, глядя, как исчезает «Демон острова Джура» – маленький черный уголек с огненными глазами.

Но когда от трехмесячных трудов не осталось ничего, кроме кучки пепла и денег в кошельке, Джо успокоилась и, сидя на полу, задумалась, что ей следует делать с ее доходами.

«Думаю, что пока еще я не сделала много зла и могу оставить эти деньги себе за потраченное время, – сказала она себе после долгих размышлений, добавив почти раздраженно: – Уж лучше бы у меня не было совести. Это так неудобно. Если бы меня не заботило, поступаю я правильно или неправильно, я преуспевала бы. Я не могу иногда удержаться и не пожалеть, что папа и мама так щепетильны в таких вопросах».

Ах, Джо, вместе того чтобы жалеть об этом, благодари Бога, что «папа и мама так щепетильны», и жалей от всего сердца тех, у кого нет таких опекунов, чтобы оградить их со всех сторон принципами, которые могут показаться нетерпеливой молодежи тюремными стенами, но на которых, как на надежном фундаменте, можно построить свой характер.