Книга "Венгерская рапсодия" ГРУ - Евгений Попов

На аэродроме я переоделся в гражданский костюм, получил польский паспорт на имя Юзефа Коловского. Подошел генерал Чекмазов и приказал надеть форму польского офицера. Через несколько минут я уже садился в самолет в польской униформе с погонами капитана войска польского. Летчик попросил разрешения на вылет. Но в этот момент из центра управления полетами появился генерал Чекмазов, он уходил, чтобы доложить о готовности к выброске парашютистов. Генерал замахал руками и крикнул: “Отставить!” Мне было приказано переодеться. “Полетите в советской военной форме”. Самолет взлетел и взял курс на Варшаву. Летчик выстрелил зеленую ракету — сигнал нашим средствам ПВО: “Свои, не стрелять!” Летели на предельно малой высоте. Со всех сторон с земли поднимались веера трассирующих пуль. Внизу была кромешная темень. Пилот дал сигнал, я выбрался на крыло самолета. Ветер бил в лицо и норовил оторвать меня от самолета. Пилот снова поднял руку и махнул: “Прыгай!” Я прыгнул в неизвестность. Не успел парашют раскрыться, как я почувствовал удар и потерял сознание. Через какое-то время я пришел в себя, ощупал тело. Левая рука и ноги были целы, но слушались с трудом. Правой рукой я достал нож и освободился от строп парашюта. Осмотревшись, я понял, что упал на балкон полуразрушеного дома.

Вскоре я услышал польскую речь и позвал тех, кто, как выяснилось, искал меня. Поляки заметили самолет и парашют. Меня подхватили и спустили с пятого этажа полуразрушенного дома.

Когда я пришел в себя, меня спросили, кто я и с какой целью прибыл в Варшаву. Первое, что я сделал — попросил у польских друзей, не мешкая, начать поиск моего напарника Дмитрия Стенько.

Дмитрия нашли, он упал очень неудачно, лежал на развалинах дома в очень неудобной позе, стропы парашюта обвили тело и он не мог двигаться. Его донесли до медпункта, там перевязали и оставили у себя.

Когда мы вернулись в командный пункт, там собрались уже руководители восстания. В темном углу сидели Бур-Комаровский и делегат лондонского польского правительства Янковский. Запомнилось хищное выражение лица Бур-Комаровского. Он спросил меня, имею ли я письменные полномочия на ведение политических переговоров. Услышав отрицательный ответ, он недовольно проговорил: “Тогда о чем мы будем говорить?” Я объяснил, что командование фронтом направило меня, чтобы выяснить, в чем нуждаются в первую очередь восставшие.

Бур-Комаровский исподлобья недобрым взглядом смерил меня и сказал, что необходимо прежде всего помощь оружием и боеприпасами. Продовольствие будут сбрасывать англичане, добавил он. После этого он и Янковский удалились.

Дмитрий Стенько стал поправляться и уже мог работать на рации. Мы передали первое сообщение: о встрече с командованием польских вооруженных групп, составляющих ядро восставших жителей Варшавы, информацию об укрепленных точках противника, местах сосредоточения танков и артиллерии, средств ПВО немцев, о дислокации войск.

Во время одного из сеансов связи в дом, где работал Стенько, попал снаряд. Дмитрий был тяжело контужен и не приходя в сознание умер. Польское командование сделало все, чтобы изолировать меня, не дать возможности встретиться с представителями Армии Народовой, с дружественно настроенными к нам людьми. И, несмотря на это, ко мне доброжелательно относились один из командиров повстанцев Монтэр и занимавший независимую позицию генерал Скаковский. Они уточнили районы, куда следует сбрасывать наши грузы, сказали, что восставшие нуждаются в медикаментах, рассказали, что в районах, контролируемых повстанцами, население испытывает трудности со снабжением водой.

Наша авиация и артиллерия стали прицельно бомбить и обстреливать сосредоточение и укрепленные точки немецких войск.

Я получил по радио приказ возвращаться на правый берег Вислы. Я отдавал себе отчет, с каким риском для жизни связана переправа через реку, которую противник периодически освещал ракетами и простреливал на всем протяжении оборонительного рубежа.

Среди развалин я нашел велосипедную шину и захватил ее, чтобы использовать при переправе. Польские товарищи вывели меня по подземным канализационным коммуникациям на берег Вислы. Я надул велосипедную шину, привязал ее длинной веревкой к телу, чтобы она всплыла и привлекла внимание, если я не доплыву до противоположного берега, и показала место нахождения тела. Вода была холодная. Могло свести судорогой руки и ноги, немцы могли открыть огонь, если бы заметили меня. Я разделся, попрощался с польскими товарищами. Они сказали, что будут ждать сигнала фонариком, когда я доберусь до противоположного берега, холодная вода затрудняла движение, я чувствовал, что берег уже недалеко, но выбился из сил и понял, что не доплыву. Набрал в легкие воздух и опустился, в надежде, что под ногами окажется дно. Под ступней ноги почувствовал, что наступил на лицо утопленника, и ужас придал мне силы выскочить на поверхность и доплыть до берега. Наши разведчики помогли мне выбраться, накинули на меня шинель и просигналили фонариком на противоположный берег, что благополучно добрался к своим.

Последние дни были заняты составлением докладов и справок о положении в Варшаве, о том, в чем нуждаются повстанцы, местах выброски грузов, о том, что грузы, сбрасываемые англичанами с большой высоты, часто не доходят до поляков, а перехватываются немцами и т.д.».

За совершенный подвиг командование фронтом представило Ивана Андреевича Колоса к высшей правительственной награде — ордену Ленина с вручением Золотой Звезды Героя Советского Союза. Иван Андреевич — кавалер двух польских орденов «Крест храбры», медалей «За заслуги на поле брани» и «За освобождение Варшавы».

К сожалению, Иван Андреевич в силу трудно объяснимых причин награды Родины — орден Ленина и Звезду Героя СССР — не получил, и только через много лет его подвиг получил достойную оценку: ему вручили Золотую Звезду Героя Российской Федерации.

Безымянный разведчик?

В архивных материалах я то и дело встречал документы, подписанные майором Студенским, Студенским-Скрипкой и просто Скрипкой. Позднее я узнал, что Студенский — это партизанский псевдоним Ивана Ивановича Скрипки — представителя штаба 1-го Украинского фронта при командующем повстанческой армии в Банской Быстрице. Затем по просьбе чехословацкого командования он был назначен начальником штаба партизанского движения Чехословакии.

С генерал-майором И.И. Скрипкой мы встретились в Союзе ветеранов войны. Меня интересовало, знало ли командование партизанского движения в Чехословакии о плане вторжения немцев в Венгрию.

«О плане “Маргарет”, которым предусматривалась оккупация немцами Венгрии, у меня сведений не было, — сказал И.И. Скрипка. — Но о сосредоточении немецких войск в районе Вены близ венгерской границы мы знали. Нас эта группировка интересовала прежде всего с точки зрения вероятных действий немецких карательных сил против чехословацких партизан.

Разведка у чехословацкого командования, — рассказал И.И. Скрипка, — работала успешно. В одном из партизанских соединений, действовавшем восточнее Зволена (южнее р. Грон), начальником разведки был католический священнослужитель, профессор теологии Колоколец (Пылаек). Это был удивительно красивый человек. Высокий, стройный, элегантный, он всегда носил гражданский костюм с галстуком. Владел свободно несколькими иностранными языками. Был настоящим эрудитом и чрезвычайно интересным собеседником. Колоколец занимал высокий пост в иерархической лестнице Ватикана. Он, между прочим, предложил мне сообщить в Москву, что готов вылететь в Советский Союз, чтобы обсудить вопрос об отношениях между Ватиканом и советским правительством. Но обстоятельства сложились так, что бригада, где находился профессор Колоколец, была потеснена немцами в горы, самолеты принять было невозможно. Одним словом, разговор этот не получил продолжения.