Книга Афганская война ГРУ. Гриф секретности снят! - Геннадий Тоболяк

24 февраля 1981 года я вылетел из Кабула в Кандагар военным самолетом, чтобы в бывшей афганской столице возглавить борьбу с басмачеством в самой большой по протяженности провинции, пожалуй, самой противоречивой и враждебной народной власти. Открыл книгу Салтыкова-Щедрина «История одного города», стал читать и неожиданно заснул под монотонный гул моторов самолета, послышался зычный голос глуповского градоначальника: «У меня солнце каждый день на востоке встает, и я не могу распорядиться, чтобы оно вставало на западе». Книга выпала из рук. Я провалился в царство Морфея. Увидел во сне отчий дом, жену, Лидию Иосифовну, дочерей Марину и Елену, услышал их голоса, зовущие домой. Во сне загрустил.

Упоминание о доме, семье будоражит душу и сердце, наполняет их горечью и печалью за судьбу семьи, оставленной одной без какой-либо помощи и поддержки. Жена и дети не имеют права сказать, что их отец и муж находится в Афганистане, участвует в войне против басмачей на стороне народной власти.

Спал недолго, тревожно. Постоянно вздрагивал и стонал. Снились басмачи, всякая мерзость, стрельба, безлюдные кишлаки.

Из кабины пилотов вышел борттехник самолета, потряс меня за плечи, протянул упавшую книгу и без всяких предисловий сказал:

– Командир экипажа самолета капитан Емельянов просил передать вам, товарищ полковник, что в Кандагаре будем вовремя, примерно в десять часов по афганскому времени!

Я протер глаза, рядом со мной был борттехник и пялил на меня глаза, полные лукавства и мальчишеского любопытства.

– Вы, товарищ полковник, поняли, что я сказал, или повторить?

– Спасибо! Все понял! – недовольно ответил я, оглядывая белокурого малого, прервавшего мой сон. – Как вас звать?

– Мое имя и отчество, как у гоголевского героя «Мертвых душ» Собакевича, Михаил Семенович, а фамилия Собакин, а не Собакевич, как частенько подшучивают надо мной мои товарищи. Я, конечно, понимаю шутки, без них на войне нельзя и не обижаюсь на шутки в мой адрес. Пусть люди смеются. Смех – великая целительная сила. Смех означает, что человек – не зверь. Печали от ранений и контузий уходят прочь, смех позволяет переносить трудности быта, смерть боевых товарищей, что в последнее время стало постоянным явлением. У басмачей появились снаряды «земля-воздух», и они сбивают самолеты и вертолеты на любой высоте.

Михаил Семенович говорил без скорби, даже улыбался, кажется, успел привыкнуть к смерти своих товарищей. Его характер был прямой и открытый. Он присел рядом со мной на складной стул и громко кричал на ухо, чтобы я все мог слышать, стараясь перекричать гул моторов самолета.

– Предлагаю вам что-нибудь перекусить, – сказал Михаил Семенович. – Что вы думаете на этот счет?

– Спасибо, что-то не хочется. Я сыт по горло.

– Понял вас. Так и думал, что вы с утра ничего не ели. Предлагаю для начала выпить по стаканчику горячего чая, чтобы погреть кишки. Чай я готовлю мастерски, по рецепту старого еврея.

– Как это?

– Очень просто. Не жалею заварки, – сказал Михаил Семенович улыбаясь. – Когда умирал старый еврей, молодые евреи просили его не уносить в могилу секрет заварки чая. Он сказал им: «Не жалейте заварки!»

Михаил Семенович пил чай не спеша, с большим наслаждением, говорил, одному-то как-то не с руки завтракать, а вдвоем веселее и аппетитнее.

Я взял стакан горячего чая, стал пить. Тем временем Михаил Семенович открыл две банки тушенки, одну протянул мне: погрели кишочки чаем, как бы их ополоснули, теперь пора и подкрепиться. Хлеба, извините, нет. Как говорит командир экипажа капитан Емельянов: «Хлеб съели свиньи, а мы съедим свиную тушенку им в наказание за то, что съели наш хлеб».

Михаил Семенович шутил, вел себя непринужденно, словно мы знали давно друг друга, по-приятельски подмигивал мне, угощал тушенкой и вареной картошкой, говорил:

– Я родился 13 мая и не боюсь признаться, что люблю число «13». Мы с чертом в жизни заодно – куда я, туда и он!

Михаил Семенович говорил не переставая: «Благородный муж не должен есть досыта и жить в роскоши», – учил Конфуций. Так я и живу. Конечно, лучше съесть жареного гуся или, на худой конец, утку, но где их взять? На безрыбье и рак – рыба. Картошка вполне заменяет хлеб, а тушенка – жареного гуся. Подумать только, что еще при царе Николае Первом были картофельные бунты крестьян! Они отказывались есть картошку, считали ее ядом. Прошло какое-то время, и картошка была восстановлена в своих правах. Ее теперь жрут за милую душу не только крестьяне. Так изменились вкусы людей в обществе!»

Михаил Семенович говорил, а на его лице играла приятная улыбка, располагающая к откровенной беседе: «Я ведь, как Собакевич, большой любитель до сытной еды и полностью одобряю слова Собакевича, если на завтрак или обед свинина, полностью тащи на стол свинью, а если баран – тащи всего барана, гусь – всего гуся!»

Михаил Семенович громко рассмеялся. Съел тушенку, позвал рыжего котенка, приютившегося на мягкой подстилке: «Кис-кис-кис! Иди-ка сюда, Рыжик. Чего ты разлегся, как министр, с грязными ногами. Иди, поешь тушенки. Тебе как члену экипажа самолета тоже не мешало бы позавтракать. Сытым и воевать легче! Правильно я говорю, Рыжик?» Котенок лизнул борттехнику руку и стал жадно зачищать банку, где была тушенка. Съел. Стал умываться лапой и под рокот моторов задремал. Михаил Семенович гладил Рыжика и тихо напевал: