Книга Ни океанов, ни морей (сборник) - Евгений Игоревич Алёхин

отдыха тяжелее работы. Ни поспать нормально, пока не привыкнешь к смене поясов, ни побыть одному — нужно быть со своими; к тому же еще не знаешь местности. Плюс жена все время просила его разговаривать с незнакомыми людьми на английском, что было хуже пытки. Каждый раз бесился, пытаясь ей объяснить, что иметь какой-то запас слов совсем не значит уметь разговаривать. Он был согласен узнать, сколько стоит снять бунгало на сутки и где дешевле арендовать лодку, но расспрашивать хозяев, какое кафе лучше посетить, если твоя жена вегетарианка, а дети всеядны, не собирался. Зато сейчас одному в темноте на пляже стало почти хорошо: лег в шезлонге и пил белое вино из дьюти-фри, уже два дня лежавшее в холодильнике. Слушал море. Неожиданно быстро выпил всю бутылку, прошелся по песку — море отдалилось из-за отлива, — опустился в еще теплую воду, перебирая руками по дну и раскачиваясь на волнах, пополз вдоль берега. Потом перевернулся на спину, сильно оттолкнулся ногами и поплыл. До сих пор еще толком не плавал, нужно хотя бы плавать каждый день, чтобы за две недели отпуска привести себя в форму. Но сначала стоило хорошо выспаться, тогда благодарный организм будет готов к приятным нагрузкам. Засмотрелся на звездное небо и оказался метрах в пятидесяти от берега. Решился попробовать достать дна, задержал дыхание и нырнул. Не достал, сильно испугался темной воды, повернул обратно к огням, к берегу и людям. В кишках щекотало, и, казалось, что-то гадкое может схватить его из темной глубины. Как только вышел из воды, этот страх показался смешным и детским. Накинул рубашку, подобрал свою пустую бутылку и пошел к бунгало.

Приближались звуки людей, и ему непреодолимо захотелось с кем-то поговорить. Туристы и хозяева готовили мясо на гриле, пахло очень вкусно. Решился подойти к ним ближе, потому что сегодня днем хозяйка заходила и анонсировала ночное мероприятие. Он тогда смущенно ответил:

— Нет, спасибо, мы вегетарианцы.

От запаха выделялась слюна, и сейчас пожалел, что так сказал. В общем, жена никогда не давила, но с ней за компанию он не ел мяса, даже если дети — ели.

— Привет, — добродушно сказал аргентинец, живший в соседнем домике. Откуда-то случайно знал, что этот мужчина — аргентинец, видимо, неосознанно — из услышанного разговора.

Хотелось что-то ответить. Он ответил:

— Доброй ночи.

И потом вдруг сказал аргентинцу:

— Я видел много флагов на вашем рюкзаке. В хорошем смысле я позавидовал тому, сколько вы путешествуете.

Хотел сказать «нашивок», но не помнил или не знал слова.

— О, спасибо. Но это не очень много, — ответил аргентинец.

Разговора, видимо, не получилось. Смутился, стало неловко, что он стоит тут еще мокрый и пытается праздно беседовать на языке, который толком не чувствует. Попрощался, пошел к своему бунгало. Вытерся в темноте, надел сухие трусы и лег рядом с женой. Вентилятор гудел, и этот звук казался очень странным и мрачным контрапунктом в наложении на голоса и далекую музыку, доносившиеся с улицы. Что, если попробовать дотронуться до жены? Дети спали во второй комнате, отделенные от родителей пустым дверным проемом и шторкой. Можно, конечно, попробовать все сделать очень тихо. Такое условие даже будоражило — все сделать не громче звука вентилятора; жена была бы благодарна, он знал это, но не мог переступить через какую-то неловкость, возникшую несколько лет назад и делавшую близость временами почти невозможной. Наверное, они уже были не так молоды, как раньше, и не нужно было искать другого объяснения. «Что она такое? Что я знаю о ней?» — такие вопросы возникали в воздухе и не давали прицелиться. Десятилетняя жизнерадостная дочь и пятилетний угрюмый сын — кто-то из них всегда был рядом, и становилось неловко даже просто думать о сексе.

Он положил руку на жену. Испытал возбуждение и услышал, как бьется его сердце. Жена что-то пробормотала во сне и повернулась к нему. Уже намного больше чем ничего и немного лучше чем одиночество. Он так и уснул, держась за жену в сладком предвкушении. А когда утром проснулся, все еще был немного возбужден, и это было хорошо.

После завтрака все вместе сели в небольшой катер — их привлек человек с табличкой «to the island» — и поплыли на остров. Сильно и хорошо пекло. Он купил дочке и сыну по одинаковой панамке, только разных цветов. Выпили с женой пива, и он решился поесть креветок с детьми. Загорали, потом ходили вдвоем с сыном следить за крабами, быстрыми и неуловимыми, а когда опьянение прошло — плавал, пока дети ковырялись в песке. И даже начало казаться, что теперь он понимает, что такое настоящий отдых. Тело как будто привыкло к воде, такой прозрачной и доброжелательной днем, получалось плыть легко, без судорожного усилия всех мышц сразу. Он понял, как плавать правильно, и лицо само расплывалось в улыбке удовольствия. Останавливался в воде, стоял на цыпочках, задрав подбородок, сдерживался, чтобы не смеяться в голос от почти детской радости, гладил руками морскую воду, и этот день пролетал мимо быстро и без рефлексии.

Обратно возвращались на том же катере, который вел темный азиат. Катер покачивался, пока азиат привязывал канат к причалу. Вернулись как раз вовремя: ветер начал разгоняться.

Сначала он поддержал жену, пока та поднималась, потом легко поднял на причал сына, немного сонного к вечеру, и почти так же легко — дочку.

— Спасибо, — сказал он азиату, расплачиваясь.

Взял жену за руку и повел на берег. Было хорошо, хотелось сегодня раньше уложить спать детей и остаться вдвоем. Жена, словно угадав эту мысль, улыбнулась и поцеловала его в щеку.

— Моя шляпа! — вскрикнула дочка, вскинув руки, но не успела схватить панамку. Панамка быстро, как краб по песку, проскользила по причалу, подлетела на несколько метров и оказалась в воде. Он прыгнул, не задумываясь, рыбкой, ведь всего час назад море приняло и полюбило его. Но расстояние оказалось не таким близким. В своем воображении он доплыл до цели за несколько секунд, а в действительности волны здесь были неожиданно сильными и темными, и он совсем не приближался к дочкиной панамке. Было тяжело бороться с волнами, глотая соленую воду, еще плыл, но уже знал, что вот-вот сдастся. Это неизбежно — позорно повернуть назад, к причалу и катеру, но теперь и до них было далеко. Азиат стоял на краю, ближе всех, но его фигура ничего не выражала. Жена прижимала детей к себе, а