Книга Клуб - Такис Вюргер

Я редко посещал большую библиотеку: уродливое здание на западе города с башней, выглядевшей как стояк монстра. Один друг рассказал мне во время моего первого триместра, что в этой башне была спрятана вся порнографическая литература, которая только имелась в стране. И я заглянул туда, чтобы проверить, и мне было так стыдно, что я поверил в эту идиотскую историю.

Ханс стоял между полками. Он проводил тыльной стороной своей руки по корешкам книг. Если бы это делал кто-то другой, то это выглядело бы педиковато, но у Ханса это выглядело круто. Он выглядел как-то иначе: на нем были джинсы, свитшот, кеды, он явно пару дней не брился – щетина переливалась зеленым оттенком на его коже. Крутой тип. Наверное, мне тоже стоит попробовать отрастить такую бороду, эта идея никогда не приходила мне в голову. Но дело было вовсе не во внешности – он выглядел и уставшим и бодрым одновременно. Его рукопожатие было крепким и более долгим, чем обычно.

– Извини, что испортил тогда вечер, – сказал он.

– Да ладно, все в порядке. Ты захотел поиметь эту мышку один, я понимаю.

Мы спустились в читальный зал с высокими одиннадцатиметровыми потолками, стены разрезали арочные окна, сквозь которые падал теплый свет. Библиотекари, находящиеся в зале, следили за тем, чтобы никто не разговаривал. В воздухе пахло книжной пылью. Этот запах показался мне классным, несмотря на то что я заботился о балансе влажности слизистой моего носа. Книги иногда пахнут превосходно – точно женские киски.

Ханс присел за стол и придвинул стул так, что дерево заскрипело по полу. Служащий зала тотчас поднял вверх указательный палец. Кембридж был таким смешным.

Ханс достал из сумки чистый лист бумаги и авторучку. Я улыбнулся, увидев это. Когда я был ребенком, я часами сидел за письменным столом и писал, чтобы полюбоваться своим почерком. Мне хотелось видеть, насколько я могу изменить его, и я всегда гордился результатом.

Ханс открутил колпачок авторучки.

«Ты знаешь, почему я забрал тогда девушку?» – написал он.

– Почему бы нам просто не поговорить, бро? – прошептал я.

Сукин сын библиотекарь сразу же приподнял свою бровь.

Ханс постучал указательным пальцем по предложению, которое написал.

«Ты знаешь, почему я забрал тогда девушку?»

«Да», – написал я синими чернилами своим круглым почерком. Я протянул Хансу ручку. Наши пальцы соприкоснулись.

«Почему?» – написал он.

Я тихо улыбнулся. Мне действительно нравилась эта странная птичка.

«Это была твоя ночь», – написал я в ответ.

Ханс долго смотрел на бумагу, отодвинул ее и слегка нахмурил лоб. Мы слышали, как посетители переворачивают страницы. На другом конце зала какая-то девушка стучала по клавишам своего ноутбука.

«У тебя очень интересный почерк», – написал Ханс.

До сих пор никто не комментировал мой почерк, кроме моей учительницы. Ханс и вправду был каким-то другим. Наверное, мы могли бы вместе тренироваться летом в Корнуолле.

Я взял ручку и постарался написать красиво.

«Спасибо, мой друг», – написал я. Буква «Д» в качестве украшения получила большую дугу. Бам.

Ханс закрутил колпачок на авторучке, встал, взял в руку бумагу, и мы вышли из читального зала. Мы еще немного прошлись между полок. В будущем мне хотелось бы почаще ходить в библиотеку. Тишина – суперкруто. В помещениях наверху воздух был более влажным. Я взял с одной полки книгу о фламбировании, понюхал ее и потерялся в этом запахе. Когда я снова открыл глаза, Ханса уже не было. Я напишу ему летом, подумал я. Я хотел написать ему, что я, вообще-то, не люблю бабочек, потому что они напоминают мне о том, что когда-то были гусеницами. Хансу это точно понравится.

Билли

В доме моих родителей в Ричмонде в эти дни пахло дрожжами, накрахмаленными хлопчатобумажными скатертями, парфюмом от Penhaligon’s, ароматическими свечами по 80 фунтов за штуку, апельсинами, джином и старыми купюрами.

Я сидел за завтраком вместе с мамой. Я приехал домой, потому что она испекла крампеты, что бывало очень редко. Мама послала за мной машину. Кухарка разложила ложечкой по белым фарфоровым чашечкам разные виды мармелада, а рядом в корзинке стояли крампеты. Посередине стола возвышалась этажерка с сыром из Франции. Мама была избирательна, когда речь шла о сыре, и настояла на том, что следует есть только сыр из региона Овернь.

Она рассказала, как пару дней назад в дверь позвонил мужчина и сказал, что он увидел нашу кухню с улицы. Он был сотрудником одной киностудии и как раз искал дом для съемки нового фильма о Брижит Бардо. Кухня с отдельно стоящей плитой и стеклянной крышей была, по его словам, превосходна. Ему нужен был наш дом на неделю, а мы бы тем временем могли пожить в отеле Savoy и, кроме того, получили бы четырехзначную сумму в качестве возмещения убытков. Мама вежливо поблагодарила его, протянула визитную карту дворецкому, ожидавшему возле двери, и ушла на теннис.

Крампеты были очень вкусные, я соскучился по ним. На мне был светло-голубой блейзер, чистые волосы убраны в хвост. Мама погладила меня по руке и сказала, что папа очень гордится мной и передает привет. Но его здесь не было. Он рано утром уехал на работу, сказала мама. Там что-то случилось с его нефтепроводом в Нигерии, и он должен был позаботиться об этом.

– Я знаю, это ужасно, когда к тебе приезжает сын, а ты беспокоишься о какой-то там трубе.

Мы поговорили немного о летнем отпуске. Я хотел в Колумбию, но мама думала, что это слишком опасно. Вместо этого она арендовала пару бунгало на Барбадосе и считала это достаточно неплохим вариантом. Может быть, немецкий друг из боксерской команды заедет туда на неделю.

Я улыбнулся, потому что вспомнил, как я заметил ложь Ханса. Тогда в больнице. Хоть я и был выпившим, я увидел имя, стоявшее в его немецком удостоверении. Я удивился, но все же собрал воедино эту историю, конец которой не мог угадать. Мне было знакомо это чувство, когда иногда легче было выдавать себя за кого-нибудь другого.

Когда мы виделись с ним последний раз у фонтана на рыночной площади, Ханс задал мне один вопрос, над которым я с тех пор ломал себе голову.

– Что есть правда? – спросил он.

Тогда я промолчал, потому что не знал ответа на этот вопрос, и это меня немного угнетало. Сейчас я понял, что это прозвучало в тот момент как прощание, и я задумался о том, увижу ли Ханса снова.

– Что есть правда? – спросил я у мамы.

Она намазала немного лимонного крема себе на крампеты.

– Правда – это то, что мне удались на славу эти крампеты, – сказала она.

Она улыбнулась, сказала, чтобы я прекратил ломать голову над этой ерундой, а лучше съел пару ягод клубники. Я взял ее руку, увидел синие вены и золотое кольцо с голубым камнем. Мама серьезно посмотрела на меня, отказавшись на мгновение от своей маски. Мне нравилось это в ней, она была немного такой же, как я, только наоборот. Она весь день играла роль леди, которая пьет чай в Fortnum & Mason и покупает нижнее белье в Harrods. Но я знал, что таким образом она просто пытается справиться со своей жизнью.