Книга Первая советская атомная подлодка. История создания - Леонид Осипенко

После того как один за другим все поднялись на сцену для получения награды, объявляют:

— А сейчас с ответным словом выступит командир подводной лодки.

И тут же подсовывают мне бумагу, заранее написанную в политуправлении. Мое отношение к политработникам читателю уже известно, так что мне не нужно объяснять, почему я эту шпаргалку немедленно отодвинул в сторону.

— Я скажу от себя, от души, а бумажка эта пусть здесь полежит. Мы, экипаж, думали о том, чтобы выполнить задание, а не о наградах, тем более таких высоких. И спасибо, что Родина и ее руководители нашу работу оценили так высоко!

Потом слово взял Хрущев:

— Вы извините, что мы сейчас не можем рассказать широко о вашем подвиге. И на полюсе мы побывали не первые — американцы нас обскакали, — и секретность нам этого не позволяет. Но я обещаю вам, что через год-два, может быть через несколько месяцев, мы привезем вас на Красную площадь и построим перед Кремлем, как космонавтов. Почествуем ваш экипаж, он этого заслуживает. Я был на подводной лодке. На мой взгляд, это огромная колбаса, начиненная таким количеством приборов, что, куда ни плюнь, обязательно попадешь в прибор! Сам я мало что там понимаю, но я привез вам людей, которые их создавали. Многих из них вы больше не увидите никогда в жизни, потому что все они засекречены. Я хочу их вам представить.

Действительно, за столом президиума помимо известных нам Перегудова, Доллежаля, Александрова сидел весь цвет науки и военно-промышленного комплекса. Хрущев каждого представил, и каждому мы похлопали. А затем предложил всем надеть ордена и сфотографироваться.

Хрущев взялся надеть награды Петелину, а министр обороны — мне.

«Золотая Звезда» не прикалывается, а приворачивается. Малиновский достал перочинный нож, взял меня за лацкан и ткнул. В тот момент я даже не почувствовал боли и только потом обнаружил, что по груди у меня течет кровь. После мы сели в зале вместе с руководителями страны, и торжественный момент был запечатлен для истории.

Без протокола

Нас с Тимофеевым схватили матросы и стали качать. И пока мы летали под потолком, высокие гости исчезли. Нас это нисколько не огорчило, на лодке готовился праздничный ужин. Но не успели мы пройти и половину пути до пирса, как нас нагнал двигавшийся задним ходом черный «ЗИЛ». Шофер опустил стекло:

— Товарищей Жильцова и Тимофеева прошу сесть в машину.

Привезли нас к эсминцу, Хрущев ждал у трапа:

— Вы что такие непонятливые? Это же дело надо обмыть!

Тут я вспомнил, что, перед тем как нас стали качать, что-то действительно было сказано такое. Мы не сообразили, а Никита Сергеевич, как хозяин, ждал нас у трапа. Остальные уже сидели в салоне. Узкий круг: ученые, Малиновский, Горшков, я с Петелиным и Тимофеевым. Хрущев говорит Малиновскому:

— Ты бери на себя командира, а я механиком займусь! Малиновский прищурился и кивнул, мол, не беспокойтесь, потом взял бутылку коньяка и налил мне две рюмки:

— Командир, ты сегодня поволновался, тебе надо снять стресс. Пей, не бойся, здесь министр обороны с тобой!

Очень хорошо помню впечатление от этого человека. От Малиновского исходило ощущение спокойствия и колоссальной внутренней силы.

Я в тот день не обедал и не ужинал — не до того было! Но для людей, привыкших к спирту, рюмка коньяка не выпивка!

Малиновский оценил:

— Никита Сергеевич, командир — пять баллов! Давай вторую!

Хрущеву по состоянию здоровья пить не рекомендовалось, поэтому ему ставили специальную рюмку: обычных размеров, но стенки ее были толщиной миллиметров пятнадцать, так что вмещала она немного. Зато разговор с Рюриком Тимофеевым доставлял ему видимое удовольствие. Особенно ему понравилось, что тот был одет в рабочую тужурку:

— Я такой же был, в синей спецовке, я шахтер.

Вообще, держался он запросто, даже по-отечески. Тут я и решил, что пора поднять деликатный вопрос. Дело в том, что у нас на лодке был «заяц».

На «К-3» самый сложный участок — пятый, реакторный отсек. Из-за ответственности и высокой радиоактивности вахта в нем такая тяжелая, что вместо трех человек, полагавшихся по штату, мы всегда назначали четверых. Сверхсрочники в этом отсеке никогда не работали, и дополнительным человеком был техник-старшина срочной службы. В сложном походе на полюс еще один человек в пятом отсеке нам был просто необходим.

В то время на каждой лодке при экипаже в сто человек всегда было еще человек тридцать учеников, которым предстояло служить на других лодках. Перед походом у нас стажировался очень толковый парень, Володя Резник. Незадолго до выхода в море ко мне подошел Тимофеев:

— Давай возьмем его с собой!

Приказывать Резнику я не имел права, да и не хотел. Спросили мнение самого матроса, а у него глаза загорелись, он так мечтал пойти в плавание. Но вот проблема — приказано взять на борт лишь 125 человек: 104 — экипаж, 20 ученых и конструкторов и руководитель похода. Лишних мест нет. Но нет и лишних людей тоже, тем более в реакторном отсеке. А спрятать на лодке можно батальон. И я сказал Тимофееву:

— Пусть идет с нами, официально как бы его и нет на борту…

Кстати, случилось так, что нарушения с моей стороны не оказалось. Перед самым отплытием, уже стали со швартовых сниматься, ко мне один за другим подошли двое. Офицер-гидрограф пожаловался на прыщ, который необходимо было срочно лечить, а у второго в последний момент обнаружился колит. Я их обоих отпустил с легким сердцем — мне в походе трусы не нужны.

Переглянувшись с Тимофеевым, я и рассказал Хрущеву всю эту историю, не упомянув, правда, о заболевших в последнюю минуту. Володя Резник проявил себя в плавании с самой положительной стороны, но в списке экипажа он не значился и, следовательно, на заслуженную награду рассчитывать не мог.

Хрущева и всех остальных мой рассказ немало повеселил.

— Конечно, его надо наградить, — сказал Хрущев. — Боярин!

Это была привычная шутка: помощника первого секретаря ЦК КПСС звали Шуйский. Тот подошел.

— Боярин, немедленно дай телеграмму в Москву, пусть вышлют орден Красного Знамени!

Шуйский вышел, но уже через пять минут вернулся.

— Согласно представленному списку, старшина Резник награжден орденом Красного Знамени, и этот орден был ему только что вручен!

Оказывается, после отплытия «К-3» на полюс Резника хватились. Но, поразмыслив, решили, что негде ему быть, как не на нашей лодке. Поэтому старшина был внесен в список на награждение, а вручение ему ордена мы в волнении не заметили.

Хрущев по этому поводу высказался так:

— Ну, Горшков, я всегда знал и поговорка такая хорошая есть: на флоте нет порядка!

Главком только зубами скрипнул. Но вины его в данном случае не было никакой: мы с Тимофеевым взяли нарушение на себя и никому официально не докладывали.