Книга Клятва - Кимберли Дертинг

Но у нашего города хотя бы было имя.

Большинство городов Лудании давным-давно лишились такой привилегии, получив название согласно квадрату земли, в котором находились, и выстроившись по размеру. Первый Западный, Второй Южный, Третий Восточный.

Часто детей называли в честь старых городов. Когда-то это была форма протеста — дать новорожденному имя Карлтон, Льюис или Линкольн, — способ выразить недовольство решением монарха, из-за которого города превратились в статистику. Но сейчас это вошло в традицию, и детей называли в честь городов самых разных стран.

Люди предполагали, что мое настоящее имя — Шарлотта — дано в честь далекого и древнего города. Однако, по словам родителей, они не участвовали ни в чем, что могло бы рассматриваться как бунт, пусть даже это всего лишь традиция наделения именем.

Они предпочитали не привлекать к себе внимания.

А вот Бруклин любила хвастаться происхождением своего имени. Великолепный район в величественном городе, которого больше не существует.

Она придвинулась к нам, лихорадочно сверкая глазами.

— Я слышала… — Она сделала многозначительную паузу, чтобы мы прониклись ее информированностью, — что войска королевы стягиваются на восток. Говорят, к повстанцам собирается присоединиться королева Елена.

— Кто тебе это сказал? Один из твоих военных? — прошептала я, почти касаясь ее лба своим и вопросительно заглядывая в глаза. Впрочем, в ее словах я не сомневалась. Брук ошибалась редко. — Откуда ты знаешь, что они тебе не врали?

Брук ухмыльнулась медленной, бесстыжей улыбкой.

— Посмотри на меня, Чарли. Зачем им мне врать? — И добавила уже серьезно. — Говорят, что королева начинает уставать. Она слишком стара, чтобы продолжать сражаться.

— Это чепуха, Брук. Стара королева Сабара или нет, она никогда не сдаст свою страну. — Одно дело — сообщать слухи с фронта, и совсем другое — распространять ложь о нашей королеве.

— А какой у нее выбор? — Брук пожала плечами. — Принцессы, которая займет ее место, нет, а передавать трон мужчине-наследнику она не собирается. Такого не было четыре сотни лет; с чего вдруг она решит сделать это сейчас? Скорее она напишет отречение своей королевской линии, чем позволит королю править страной.

Мы приближались к Академии, и я чувствовала, как в животе растет напряжение.

— Думаю, так и есть, — ответила я встревоженно, больше не желая говорить о политике. — Она не позволит себе умереть прежде, чем найдет подходящую наследницу.

Как бы мне хотелось чувствовать себя спокойной, бесстрашной и независимой перед величественным зданием школы. Но еще больше я хотела, чтобы дети чиновников не заметили, как мне здесь неуютно.

Всё в этой элитной школе, включая безупречную форму учеников, словно кричало: «Мы лучше вас». Даже белые мраморные ступени, которые вели к роскошному входу в Академию, были отполированы до блеска, из-за чего казалось, что спускаться по ним небезопасно.

Я ненавидела себя за желание услышать на этих ступенях стук своих туфель.

Я постаралась не смотреть в сторону учениц, собравшихся наверху лестницы. По какой-то причине именно эти две девушки донимали меня больше остальных — те, что наблюдали за нами пристальнее своих подруг, и кому нравилось издеваться над нами, когда мы шли мимо.

Сегодня история повторилась. Их одинаковые юбки были отутюжены, аккуратные белоснежные рубашки накрахмалены. Эти девочки наверняка знали, каково это — носить шелк.

Я старалась не обращать внимания, что одна из них начала спускаться по лестнице, не сводя с нас глаз. Она перебросила через плечо светлые золотистые волосы; щеки ее полыхали румянцем, глаза сверкали злобой.

Встав на тротуаре прямо перед нами, она подняла руку, приказывая нам остановиться.

— Куда это вы так торопитесь? — спросила она на термани, прекрасно сознавая, что нам не дозволено понимать ее слов.

От этой фразы воздух вокруг меня завибрировал так, что мне стало трудно дышать. Я знала, что должна сделать. Все это знали. Взгляд Арона, стоявшего рядом со мной, уперся в ноги. Бруклин сделала то же самое. Часть меня хотела пренебречь логикой — пренебречь законом; челюсти мои сжались в ответ на ее язвительные слова. Но я знала, что не посмею. И дело было не только в том, что я искушала собственную судьбу — если я нарушу закон, Брук и Арона тоже могут привлечь к ответственности.

Я опустила голову и постаралась не обращать внимания на покалывание рук, чувствуя, что девушка не спускает с меня глаз.

Ее подруги теперь стояли рядом; две из них преграждали нам путь.

— Не понимаю, почему торговцам вообще разрешают ходить в школу, Сидни.

И вновь меня окатило горячими воздушными волнами.

— Не говори ерунды, Вероника; они должны ходить в школу. Как же они научатся отсчитывать сдачу, когда будут на нас работать? Посмотри на их руки. Они уже где-то работают и, возможно, не умеют ни считать, ни читать, ни даже писать.

Я ненавидела их обеих за то, что они считали нас неграмотными, и до боли сжимала челюсти, чтобы не сказать им все, что о них думаю. Но мои щеки запылали, когда я краем глаза увидела на руках Сидни идеальный маникюр. В этом она была права: мои ногти были короткими, а кожа огрубела от мытья посуды в родительском ресторане. Я отчаянно хотела спрятать их за спиной, но не могла рисковать, поскольку тем самым выдала бы, что понимаю ее нападки.

Не поднимая глаз, я попыталась ее обойти, но она сделала несколько шагов вместе со мной, не уходя с дороги. В моих ушах зашумела кровь.

— Погоди, — проворковала она. — Мы только начали веселиться. Тебе весело, Вероника?

Повисла неестественная тишина, а затем ее подруга равнодушно ответила:

— Вообще-то нет, Сид. Я пойду обратно. Они того не стоят.

Сидни подождала еще несколько секунд, оставаясь у нас на пути, а потом ей надоело, и она последовала за подругой вверх по полированным мраморным ступеням. Я не поднимала головы, пока не услышала, как за их спиной закрылись двери Академии.

Только тогда я позволила себе с шумом выдохнуть.

— Почему они так себя ведут? — спросила Брук, когда мы отошли от сверкающей школы. Ее щеки покраснели, глаза блестели от навернувшихся слез. Она взяла меня за руку. — Что мы им сделали?

Арон был потрясен не меньше нашего.

— Интересно, что они в это время говорят? — хрипло спросил он, устало качая головой.

Я лишь пожала плечами. Это все, что мне оставалось делать. Я не могла сказать им правду о словах Сидни и ее подруги.

Мы подошли к нашей школе, которая была гораздо меньше и скромнее Академии.

Старое здание, построенное не из того привлекательного кирпича, из которого были сложены исторические здания, а из его крошащейся разновидности, выглядело так, будто могло обрушиться в любую минуту. У нас не было ни красивой формы, ни даже названия, как у Академии: мы назывались просто «Школа 33».