Книга У кого в России больше? - Диляра Тасбулатова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В туалете, наверно, Фоменку лучше, – предположила я.
Сосед не обиделся, а неожиданно согласился:
– Ну да. Способствует. А от твоей точно запор будет.
На этих словах в кухню зашел мой кот Марсик и почему-то свирепо посмотрел на соседа.
– Не укусит? – боязливо подвинулся сосед.
– Нет, – сказала мама, до того молчавшая. – Но наделать может (что неправда, но соседа мама этого недолюбливает).
– Чего наделать? – испуганно спросил сосед.
– Делов, – сказала я. – Разных. Он Фоменку почитывает.
– Да ну? – в ужасе спросил сосед.
– Диля ему зачитывает самые интересные куски, – сказала мама. – Про Рим и Москву.
– Вот видите! – торжествующе сказал сосед. – Что я говорил! Фоменко – сила!
– Почти как пурген, – фыркнула мама.
Сосед опять совсем не обиделся и говорит:
– А то!
И пошел к выходу.
Марсик его проводил – но не как дорогого гостя, а типа выпроводил.
– За тебя обиделся, – сказала мама.
– Просто ему Фоменко не нравится.
– Видимо, – подытожила мама.
Бабыра вот тоже, когда ей мама похвасталась, что у меня книжка вышла, решила, что я написала руководство какое-то. Типо методичку.
Так и сказала:
– Я, говорит, тоже писала в молодости методички – как макулатуру комсомольцам собирать.
– А че ее собирать-то? – сказала мама. – У нас в подъезде лежит выброшенных сто томов Донцовой – вот комсомольцам и подспорье.
– Ну да, – согласилась Бабыра. – Один как-то принес собрание сочинений Ленина, разрозненные тома без обложки – хотел под шумок сдать как макулатуру.
– И?
– Из комсомола поперли.
– Так ведь и правда это была макулатура, – задумчиво сказала мама.
Верный ленинец Бабыра почему-то не обиделась и говорит:
– А кто его знает – макулатура или не макулатура? Никто ведь не читал это собрание.
– Почему? – возразила мама. – Один наш знакомый, доктор марксизма-ленинизма, прочитал всё – от корки до корки.
– И что потом с ним было?
– Жена в дурдом сдала. Как раз когда он последний том добивал, и его сразу приняли. Хотя там тоже конкурс типа тендер. Кто кого безумнее.
Бабыра перекрестилась:
– Я ж говорю, читать вредно.
– Зато писать полезно, – сказала мама. – Диля спокойнее стала – сидит себе тихо и что-то там пишет. Меньше ругается.
– Ленин тоже все время что-то писал, – неожиданно сказала Бабыра. – А потом сделал революцию. Войну дворцам и мир хижинам объявил.
Тут даже мама застыла с открытым ртом.
Готовя этот том (что вы в руках держите), встретилась с редакторшей – новой уже, тоже молодой и красивой.
Редакторша (раньше она меня не видела) говорит мне:
– Ой, а вы ничего себе так. Даже вблизи.
– ?!
– Слишком много рассказов про толщину и что вы – вылитый Дерсу Узала.
– Мне еще говорили, что я похожа на Ким Ки Дука, когда без косметики.
– Кто без косметики – Ким Ки Дук?
– Ага. Совсем перестал краситься: из благородства. Чтобы я на его фоне лучше выглядела.
– У нас с вами всего полтора часа: на троллинг нет времени.
– Ладно, ладно, молчу.
Ехала в такси.
Ругала власть.
Таксист спросил, не депутат ли я (???).
Потом сказал, что если я такая умная, могла бы создать рабочие места.
Я сказала, что создала.
Для корректоров, редакторов и художников.
– А вы кто? – спросил таксист.
– Графоман, – говорю.
– А че они тогда с вами носятся?
– Сама удивляюсь.
– Вот видите, а вы ругаете власть – а ведь наша власть даже графоманам, таким как вы, помогает.
Ну, я и развела руками.
Один мой молодой алма-атинский родственник, типа троюродный брат, похвастался своему дяде-аксакалу, что я типа писатель.
Аксакал затребовал подтверждения.
Брат дал аксакалу мою книжку.
Аксакал был потрясен, сказав, что не ожидал, что в Москве смеются над такой чепухой.
Но поскольку аксакал ценит Горького, брат ему сказал, что вот, мол, Диля тоже ведь пишет про «босяков».
Аксакал произнес задумчиво:
– Горький сказал, что человек звучит гордо, а у Дили человек звучит как-то так не очень гордо. Можно сказать, совсем даже и не гордо…
Брат ему возразил, что, мол, с тех пор как человек звучал гордо, босяки в России сильно изменились.
Тогда аксакал сказал задумчиво:
– Они и в Казахстане изменились.
– Ну, вот видите! – сказал брат.
– Но не до такой же степени! – возразил аксакал.
Этим летом мама попала в больницу, и я ее каждый день навещала. А во дворе больницы есть курилка, где мужики заседают – кто с поломанной ногой, кто с рукой, а кто и с головой забинтованной. И вот, разговорившись с ними, я пообещала им назавтра принести свои рассказы (книжка тогда еще не вышла): вслух почитать.
На следующий день, как и обещала, захожу со своими листочками в палату на семь человек, а там всего один остался – с сильным переломом, и около него мамаша его сидит.
– А где (говорю) мои слушатели?
– Выперли их всех (сказал он мрачно).
И тут, с опаской взглянув на мамашу, произнес осторожно:
– В смысле выписали…
Мамаша замахнулась на своего сына-инвалида и говорит:
– Выписали, ага. Как же. Выперли за пьянку! У, ирод! (Она опять замахнулась на сына.)
