Книга Недожитая жизнь - Зое Дженни

Айсе молча подошла к кровати и разгладила покрывало.

— Встань, наконец, — сказала она. — В этой комнате есть софа и два кресла а ты всегда валишься на мою кровать!

Но Зафир как будто не слышал и продолжал сидеть не шелохнувшись. Иногда он даже растягивался на постели, только бы позлить ее, и Айсе приходилось тогда сдергивать одеяло и изо всех сил тянуть с кровати его мускулистое тело.

— Убирайся с моей кровати, пугало! — крикнула она сейчас полушутя-полусердито. Зафир изобразил «мертвого человека», как это они всегда делали будучи детьми. «Притворись мертвым», — просила его Айсе и сама же потом кричала от ужаса, когда Зафир замирал как покойник. Нынче же игра кончилась тем, что они принялись возиться на кровати, пока Зафир не одолел Айсе и не подверг щекотке. Зафир оседлал ее и тыкал пальцами ей в бока, так что Айсе пронзительно визжала и извивалась под тяжестью его веса, а он, смеясь, приговаривал:

— Нет, ты меня со своей кровати не сбросишь, малышка.

* * *

Сезен, как всегда, пришла слишком рано. Айсе только что завернула мокрые волосы в махровое полотенце, возвышавшееся теперь на ее голове эдаким тюрбаном, когда в комнату влетела Сезен.

В знак приветствия она быстро чмокнула Айсе в щеку, бросила синюю спортивную сумку на пол и со стоном повалилась на софу, как будто совершенно выбилась из сил. Согнув локоть, она подперла рукой голову. Айсе сразу же замечала этот неприветливый взгляд, появлявшийся у Сезен всякий раз, когда ей было что-то не по душе.

Айсе вытирала волосы.

— Что случилось? — осторожно спросила она из-под полотенца.

Сезен запустила руку в вазу со сладостями, стоявшую на столике рядом с софой. Тщательно развернула конфету и со всех сторон оглядела ее, прежде чем острыми пальчиками отправить в рот.

— Будь я на твоем месте, я давно бы дала деру отсюда, — жуя конфету, сказала она, откинулась на спинку софы и пригладила ладонью коротко стриженные волосы. — То, что завтра с тобой заявится Зафир, — продолжала она, — только потому, что ему, видите ли, нужно присматривать за тобой, просто ни в какие ворота не лезет. С тобой обращаются как с деревенщиной в Анатолийских горах[1].

— Он очень ревнив, да и мои родители хотят, чтобы он сопровождал меня, — извиняясь сказала Айсе и бросила полотенце на стул.

— По крайней мере, ты хоть втолковала ему, что, постучав, надо дождаться, пока ты скажешь «войдите»?

Сезен поглядела на дверь, словно боясь, что Зафир в любой момент может зайти в комнату, и после паузы добавила:

— Впрочем, он встретился мне на лестнице. От его гангстерского взгляда я чуть со ступенек не свалилась. Экземпляр человека, при виде которого у меня мурашки идут по телу…

— Сезен! — перебив ее, крикнула Айсе, возмущенно подбоченившись. — Прекрати сейчас же!

— Уже прекратила, — задорно сказала Сезен и сделала обиженное лицо, — но клянусь тебе, каждый раз, когда я прихожу в этот дом, первым, кто попадается мне навстречу, всегда оказывается твой братец! Он будто только того и ждет, чтобы помучить меня своим видом.

— Зафир точно не поджидает тебя специально, — возразила Айсе. С этими словами она открыла спортивную сумку Сезен и вытащила оттуда одежду. Иногда Сезен приходила, чтобы тайком пофотографировать Айсе в таких нарядах, которые матерью ей были запрещены. Та очень придирчиво следила за тем, в чем Айсе выходит из дому. Она уже не раз заставляла Айсе вернуться в комнату и переодеться. «Это не сочетается одно с другим», — категорическим тоном заявляла она или тянула ее за подол юбки и выносила вердикт: «Тебе такое носить неприлично». В эти минуты Айсе чувствовала себя как при досмотре в аэропорту, где тебя со всех сторон ощупывают детектором и только после этого ты можешь проследовать через шлюз безопасности.

Фотосеансы с Сезен были одной из тайн Айсе, свято оберегаемых ею от посторонних. Так же, как она запирала в письменный стол свою тетрадь в голубом переплете, она прятала в шкафу коробку из-под обуви с запретными изображениями. Переодевшись, она будто превращалась в другую, в ту, которую никто, кроме Сезен, не знал. Комната тоже преображалась, становясь кулисами, мебель — реквизитом, среди которого она двигалась точно на сцене.

Айсе расхаживала по комнате туда и обратно, а Сезен только покрикивала: «Повернись-ка еще разок!» или «Подойди ближе!».

— Да-да, именно так, — сказала Сезен воодушевленно, когда Айсе подчеркнула линию бедер и повернулась на каблуке.

Айсе разыгрывала гордость и гнев, она высоко держала голову, чуть склонив ее набок, серьезно смотрела в пространство мимо Сезен, и время от времени в уголках ее рта мелькала едва заметная улыбка. Она была в просвечивающем платье, а из шелкового платка сделала себе паранджу, так что видны остались только ее глаза. Потом она бросила платок в угол, смеясь откинула голову и тряхнула волосами, которые волнами рассыпались по плечам и спине.

Это была игра. Входя в азарт, Сезен все более просветлялась, слой ледяной сдержанности мало-помалу таял. Она все больше сокращала дистанцию, следовала за Айсе, которая с нарастающей уверенностью завладевала пространством, заполняла его, не обращая внимания на Сезен и камеру, словно находилась здесь совершенно одна Айсе подхватила руками ткань платья и внезапно сбросила его. Обнаженная, она забралась на постель и, точно гусеница, завернулась в простыню, а Сезен фотографировала ее голову, которая, как отрезанная, выглядывала из простыни. Она снимала расположение складок, свисающую с кровати руку, маленькую ногу, выступающую наружу из-под одеяла.

Сезен принесла с собой вентилятор. Теперь она попросила Айсе встать на полу на колени. Прохладный воздух с такой силой подул ей в лицо, что в уголках глаз Айсе выступили слезинки. Волосы ее развевались в воздушном потоке. Создавалось впечатление, что она падает, летит в глубину. Вот, лишь слегка приоткрыв веки, она застывает в неподвижной позе, как зверь, который в предчувствии нападения притворяется мертвым. Она глядит в объектив, в большое черное око, как будто медленно погружаясь в него, пока от нее ничего больше не остается.

Они не разговаривают. Сейчас Сезен молча заскользила вокруг Айсе, словно вокруг изваяния, которое может быть разрушено одним неверным словом. Слышно только щелканье, потом жужжание, когда пленка отматывалась обратно, и торопливое разрывание упаковки, когда она вставляла новую кассету.

Когда Сезен наконец опустила камеру, это было похоже на пробуждение. Пошатываясь, она поднялась на ноги.

— Это будут лучшие снимки из тех, что я когда-либо делала, — удовлетворенно сказала Сезен, пока Айсе одевалась. Та неподвижно уставилась на камеру в руках Сезен, как будто кое-что из того, что отныне навсегда останется запертым в этом ящике, хотела забрать назад.

* * *

Сезен жила на восемнадцатом этаже высотного здания на очень оживленной улице в центре города. Ее родители в этот вечер ушли, чтобы Сезен могла без помех развлекаться с друзьями.