Книга Библейский зоопарк - Линор Горалик

Ответственные суслики

Выйди из ковчега ты и жена твоя,

и сыновья твои,

и жены сынов твоих с тобою;

выведи с собою всех животных <…>

И не буду больше поражать всего живущего.

(Быт. 8:15-8:21)

С чувством опасности в Израиле особые отношения: оно не то чтобы притуплено — на него просто сил нет. Силы уходят на то, чтобы убедить родственников за тебя не волноваться. Родственников много, пока всех убедишь — глядь, и война прошла. Как прекрасно говорит один городской сумасшедший, обитающий в Иерусалиме возле автобусной станции, делая три-четыре шага вслед случайному прохожему: «Ой, я за вас, уважаемый, совершенно не волнуюсь! По вам видно, что вы такой человек, за которого не надо волноваться!» И тут же другому прохожему: «Вы ж мой хороший! Вот за вас я ну совершенно не волнуюсь! Вы ж явно такой человек, за которого и волноваться нечего!..» Очень напоминает типичный разговор израильтянина с заграничным родственником после очередного взрыва, теракта, ракетного обстрела, военного демарша: «Ниночка! Ну перестань за нас волноваться! Тебе же нельзя волноваться! Если ты за нас волнуешься, то мы за тебя волнуемся, а у нас тут и без тебя хватает поводов волноваться! То есть, я хотела сказать, за нас совершенно нет поводов волноваться! Ниночка! Ниночка, перестань волноваться! Ниночка! Нет, я же слышу, что ты волнуешься, — когда ты волнуешься, у тебя зубной протез в трубку щелкает!»

Приезжаешь к родителям на пару дней отдохнуть. Родители живут в Беэр-Шеве, самом, как мне кажется, еврейском городе мира: университет плюс больница плюс 4000 сотрудников муниципалитета. Лежишь в пижаме посреди гостиной, вокруг красиво расставлена мамина еда: богатая палитра, крупные мазки — рыбы заливной килограмма три, борща небольшое ведро, поднос жареных кабачков, торт домашний средней пушистости. Два пульта от телевизора — чтобы деточке не наклоняться, если она вдруг один уронит. Вдруг сирена: бомбят, значит, ракетами. По квартире проносится тихий вой: никому не хочется идти в защищенную комнату[2]— отрываться от компьютера, книжки, в случае некоторых — от творожной запеканки, там еще как минимум полтора кило недоеденных. Но все друг другу демонстрируют, что ответственные люди и вообще, — встают, идут. Сирена воет. В защищенной комнате прохладно, все садятся на табуреточки.

— Деточка, ты водички хочешь?

Водички стоит запас года на три. Еще шоколад, крекеры, консервы, противогазы, ведро, чтобы в него это самое. Нашли время бомбить, суки, — оторвали ребенка от обеда. Вообще-то мы в ЗК бегать привыкли — при Шамире бегали, при Рабине бегали, при Бараке бегали. При Ольмерте тоже бегали. Очень надоело бегать, но все ответственные же люди — приплелись, сели на табуреточки. Сидим, как смирные суслики. Сирена стихла или не стихла? Папа, включи радио! Радио почему-то настроено не на новости, а на волну со сказками и песнями для самых маленьких. Все с интересом смотрят на папу. Предлагают принести ему сюда матрас и бутылочку, пусть засыпает тут каждую ночь, нам не жалко, только если будут бомбить — мы его случайно затопчем. Папа делает вид, что радио переключилось само, и торопливо крутит ручки. Вдруг ба-бах — музыка из «Терминатора». Всем смешно. Но главное — на стенке приклеена специальная бумажка: кому после отмены тревоги надо позвонить, чтобы не волновались. Двадцать одно имя, в шести странах мира. Всем надо сказать разное, у всех больное сердце, все нас любят. Обзвон — часа на два. Зато у нас тут много консервов! Интересно, а консервный ключ у нас тут есть? Консервного ключа нет. От общего хохота радио падает на пол и настраивается на новости. Тревогу пока не отменили.

— Ребята, а давайте пописаем в ведро? Двадцать лет бегаем в ЗК — и никогда не писали в ведро….

К сожалению, тревогу отменяют, ведру опять не повезло.

— Деточка, ты хочешь мороженого?

— Не-е-е-ет.

— Боря, все твой дурацкий аварийный шоколад. Ребенок наелся в ЗК шоколаду и не хочет мороженого. Вот же.

Перед Потопом нравы на Земле были так плохи, что даже животные разных видов спаривались между собой. Если бы не печальные последствия, следовало бы признать, что вечеринка удалась.

На следующий день ты возвращаешься в Тель-Авив. В дороге слушаешь новости. Среди прочего: забастовка врачей подходит к концу, новорожденный барханный котенок в зоопарке чувствует себя прекрасно, в Иерусалиме запустили трамвай, Беэр-Шеву бомбят. Ну, то есть, весь юг бомбят, но для меня это, конечно, значит, что Беэр-Шеву бомбят. Ты, мягко говоря, волнуешься. Звонишь родителям.

— Мам, ну будьте вы людьми, ну переедьте вы ко мне на несколько дней!

— Деточка, ну что ты в самом деле! И вообще, это же все глупости, ничего такого не происходит, ты же знаешь, у нас везде бомбоубежища.

— Ну хоть не ходите из дому никуда!

— Так мы же не ходим! Я вот пришла к парикмахеру и сижу, никуда не иду!

— Мама!!!

— А чего? Тут такая же ЗК, как у нас! Даже ведро такое же, как у нас…

Звонишь Хаюту, говоришь: «Хают, ну если они продолжат бомбить, я обратно поеду, быть с родителями».

— Давай-давай, — говорит Хают. — Так им и скажи; их инфаркт хватит вне всякого бомбоубежища.

— Хают, — говорю, — ну я так не могу, я за них нервничаю.

— А ты надень противогаз, запрись в шкафу, сядь на ведро и нервничай, — предлагает Хают. — Сопереживай. Share the experience!

Хают черствый, он с соседским младенцем играл в «Железный купол»[3]: «Полетели-полетели-полетели — и промахнулись по вражеской ракете!.. Полетели-полетели-полетели — и промахнулись по вражеской ракете!..» Страшный человек.

— Пап, ну серьезно, приезжайте вы!

— Детка, ну мы же ответственные суслики, мы же, если что…

Что-то делаешь, куда-то ходишь, то, се. Лезешь в новости. Среди прочего: молодой израильский дизайнер покоряет американские подиумы, в Ришоне начинается гастрономический фестиваль «Мир вкуса», актриса Хиам Аббас выступит в качестве режиссера. Беэр-Шеву бомбят. «Деревню Гадюкино смыло». Звонишь родителям.

— Мама же! Ну же!!!

— Детка, ну прекрати, это же все чепуха, тут все прекрасно. А вот я была у Миры на работе, там одна женщина сегодня такой пирог вишневый принесла, обалдеть. Мы его в бомбоубежище ели, я тебе такой сделаю, это пять минут. У них там каждый день кто-нибудь приносит пирог и прямо с утра в бомбоубежище относит, чтобы под сирену съесть.