Книга Меня зовут Астрид! - Шарлотта Ланнебу

что проще шить одной ниткой, но теперь я вижу, что был неправ. Адам мог строчить и красной. Мне надо было сперва спросить тебя.

Злость никак не проходила. Словно на мне была какая-то злая одежда, которую просто так не снимешь. Крики и смех отдавались в моей голове, и от этого становилось только хуже.

— Оставьте меня наконец в покое! — рассердилась я. — Я хочу просто сесть и почитать, но разве почитаешь в таком грохоте!

— Иди в комнату для персонала, там тихо, — посоветовал Янне.

Там и правда было тихо. И уютно. За окном шёл снег. В углу стоял цветастый диван. На столе — банка с имбирным печеньем, наверное, ещё с рождественских каникул. Я взяла одно и с хрустом откусила. Издалека доносились голоса играющих в пинг-понг и звуки музыки с фестиваля. Я раскрыла сказку «Мио, мой Мио».

Вдруг в дверях появился папа.

— Ты тут? — удивился он.

Я не ответила, просто взяла книгу и пошла к своей вешалке, дочитывая по дороге главу.

Потом закрыла книгу и оделась. Наконец я была свободна.

На обратном пути мы с папой шлёпали по слякоти и держались за руки. Папе на усы прилипли снежинки.

У некоторых детей в школе есть папы с бородой, но с усами — только у меня. Мой папа работает в банке, но и там нет никого с усами — так он говорит. И никто не носит галстук-бабочку и подтяжки, а мой папа — всегда, особенно когда дела на фондовой бирже идут хорошо.

— Не могу я больше в этом концлагере, папа, — пожаловалась я, когда готова была снова разговаривать.

— Что же там такого ужасного?

— Сегодня вот у нас с Адамом был кризис из-за швейной машинки. Ничего не могу решать сама!

— Ого, настоящий кризис?

— Ну почти.

— Но так уж устроена продлёнка, все всё делают сообща. И так будет и в дальнейшем: люди собираются вместе и работают сообща и всем делятся.

— А я не хочу делиться. И с Бланкой делить комнату не хочу!

— Ты уже это говорила.

— И на продлёнке не хочу оставаться. Там меня ни на минуту в покое не оставляют! Не могу больше!

Папа вздохнул.

— Ты же сам любишь, когда есть возможность, побыть одному, — сказала я. — Тебе тоже нужно время, чтобы в тишине обо всём подумать.

— Верно, — согласился папа. — Но попробуй всё-таки сохранять спокойствие духа и на продлёнке.

— Как? — вспылила я.

У папы не было ответа, он лишь крепче сжал мою руку.

Глава 4

Новой сумкой я осталась довольна. В неё прекрасно умещались книги, а маме понравилась красная строчка. И Бланке тоже. Жаль только, что вскоре я снова страшно разозлилась. На этот раз — на Бланку.

Я была одна в нашей комнате. Мне стало холодно, и я включила отопитель. Приятно было сидеть в потоке тёплого воздуха и думать обо всём на свете. У меня получился настоящий час размышлений. Вот это я люблю!

Для размышлений необходим абсолютный покой. И мне повезло: во всём доме было на удивление тихо, не слышно ни барабанов из комнаты Юлле, ни нытья Бланки, и даже Данте занимался у себя в комнате.

Я растянулась на полу, задрала ноги, положила ступни на письменный стол и принялась размышлять о том о сём. На самом деле мне лучше всего думается, когда я плыву в лодке и ветер дует в лицо, но и лёжа делать это тоже приятно.

Я представляла, что, когда вырасту, стану исследователем мозга. Тётя Астрид — врач, она подарила мне книгу про мозг, очень интересную. Там, например, написано, что мозг отвечает за нашу память. У меня отличная память! Наша учительница Гина столько всего нам рассказывает и объясняет, но я запоминаю всё с первого раза. Это у меня от папы.

Я следила взглядом за падающими снежинками и думала: как ужасно, что столько детей вынуждены бежать к нам в страну, потому что у них на родине война. Потом вдруг внутренним зрением увидела вкусные бабушкины плюшки, вспомнила её саму и представила, каково было жить в прежние времена, когда о мобильных телефонах ещё никто слыхом не слыхивал.

А затем я подумала, как несправедливо, что Бланка получает больше карманных денег только потому, что она на два года меня старше. Я об этом часто думаю, если честно. Но папа считает, что нашёл самый справедливый способ разделения наших денег: он разработал специальную математическую формулу, чтобы высчитать — сколько дать Бланке, а сколько мне. Ненавижу эти расчёты!

Пока я обдумывала, что бы такое предложить папе вместо его формулы, дверь в комнату со стуком распахнулась, и на пороге показалась Бланка.

— Ко-ко! — прокудахтала она и тут же исчезла.

Вот уж кто мастер мешать мне во время моих раздумий! Но я решила не обращать на неё внимания.

— Ко-ко! — послышалось снова, и снова в дверной проём просунулась её голова.

Я опять сделала вид, что не замечаю её. Но тогда Бланка принялась непрерывно открывать и закрывать дверь.

— Ко-ко!

— Ко-ко!

— Ко-ко!

— Да прекрати же ты! Не видишь разве, что я занята?! У меня час размышлений! — закричала я.

— «У меня час размышлений», — передразнила Бланка дурацким голосом.

Я почувствовала, что у меня чешутся руки, а ноги вот-вот сорвутся с места. Во мне словно всё закипело.

— Ко-ко!

Ну, это уж слишком! Я вскочила на ноги и, вцепившись в Бланку, изо всех сил пихнула её в плечо и вытолкнула из комнаты.

Она споткнулась о порог и со стуком растянулась на полу.

— Ты что, с ума сошла? — прохрипела Бланка, ловя ртом воздух.

— Сама с ума сошла! Зачем дразнилась? — прошипела я.

Бланка расплакалась и поковыляла прочь. Меня всю трясло от злости. Я попыталась успокоиться, но у меня ничего не вышло. Сердце колотилось как бешеное.

Тут в комнату влетел Данте. Злой как чёрт.

— Что ты тут устроила? — напустился он на меня.

— А что? Она первая начала! Мешала мне думать!

— Ты её так ударила, что её стошнило, — сказал Данте, рассвирепев.

У меня голова закружилась. Так всегда бывает, когда я слышу, что кого-то тошнит, ведь я этого боюсь больше всего на свете. Всё сразу начинает ходить ходуном, стоит мне заметить растёкшееся по земле мороженое, потому что оно немного похоже на рвоту. Но уж и не так сильно я её стукнула!

— Она упала! Сама виновата! Не надо было меня дразнить! — всхлипнула я.

— Держи себя в руках! —