Книга Самураи. Подлинные истории и легенды - Хироаки Сато

постоянствам[1], беря Небо как основу ткани, а Землю – как уток, – это дело “учености”. Если же появляется тот, кто не боится небесного дао и совершает зло, жестокие и безнравственные поступки и тем самым препятствует исполнению пути “учености”, необходимо наказать его, собрать армию и покорить его, так, чтобы народом можно было управлять в мире. Это – “военное” начало. Поэтому китайский иероглиф бу (“у”, военное) состоит из иероглифов хоко (“гэ”, копье) и ямуру (“чжэн”, исправлять)».

Подобные аргументы, подчеркивающие преимущественно гражданский характер военного правления, были весьма сильны. Они стали краеугольным камнем системы Токугава. Однако этого было недостаточно для самих самураев, и они создали свой собственный кодекс поведения. Веками утвержденная вера, что честь – высшее достоинство самурая и что во имя ее сохранения он должен быть готов умереть, была романтизирована в период Эдо. Так родился постулат, провозглашенный устами Ямамото Цунэтомо (1659–1721): «Я постиг, что Путь самурая – это смерть».

Обезглавливание и вспарывание живота

Два обычая, как правило, привлекают внимание любого, кто знакомится с самурайскими хрониками: обезглавливание и вспарывание живота. Японский обычай отрубать голову воину врага идет от эпохи войн в Древнем Китае, где воин получал повышение по службе на один ранг, если он добывал в сражении голову знатного врага. Выражение сюкю о агэру – «взял голову и получил повышение» – происходит оттуда.

Происхождение ритуала вспарывания живота остается неясным. Отдельные случаи этого зафиксированы в Китае и других странах. Любопытно, что самый ранний сохранившийся до нашего времени документ, описывающий вспарывание живота, приписывает его совершение женскому божеству. Объясняя название болота Харасаки («Разрывающая живот»), «Харима но куни фудоки» («Географическое описание провинции Харима»), составленное в начале VIII в., говорит, что «богиня Оми, преследуя своего мужа, добралась до этого места, но воспылала гневом и злостью, разрезала мечом живот и бросилась в болото».

Знали самураи, что первый подобный ритуал совершило женское божество, или нет, но к XI в. обычай уже вошел в практику и должен был служить либо способом проявления отваги, либо способом избежания бесчестья от рук врагов. В XIV в. ритуал широко распространился. Живот также вспарывали, чтобы последовать за господином после его смерти. В XVII в. при Токугава ко вспарыванию живота стали приговаривать самурая, совершившего позорный поступок – так он мог восстановить свою честь.

Вскрытие живота не приводит к немедленной смерти, гибель может оказаться мучительной, грязной и долгой. Одно время существовало правило, предписывавшее вскрывать живот вначале горизонтально, затем вертикально, за чем должен был следовать смертельный удар – в спину или в шею. Говорят, что генерал Ноги Марэсукэ (1849–1912), покончивший с собой в день похорон императора Мэйдзи (1852–1912), исполнил именно эту процедуру.

Пройти все три этапа – это требует невероятной силы духа. Поэтому нередко при самоубийстве присутствовал помощник, кайсяку или кайсякунин, который должен был отрубить голову в один из двух моментов.

В первом случае кайсяку отрубал голову в тот момент, когда осужденный самурай, уже приготовившись к смерти, наклонялся за коротким мечом или кинжалом, лежащим перед ним на церемониальном подносе. Здесь, как мы видим, вскрытия живота не происходило вовсе. В период Токугава этот способ получил распространение в самой стилизованной форме, а вместо меча на подносе часто лежал веер.

В другом случае кайсяку ждал, пока человек, которому он должен был помочь умереть, сам пройдет первый или второй этап. Такой путь выбрал для себя самурай по имени Таки Дзэнзабуро 2 марта 1868 г. Его самоубийство подробно описано сэром Эрнестом Мэйсоном Сатоу (1843–1929), секретарем Британской Дипломатической миссии в Эдо:

Мы тихо просидели около десяти минут, как вдруг услышали приближающиеся шаги на веранде. Осужденный, высокий японец благородного вида и осанки, вошел слева в сопровождении кайсяку и еще двух людей, видимо, выполнявших такую же роль. Таки был одет в голубое камисимо из пеньковой ткани; на кайсяку был военный мундир (дзимбаори). Проходя перед свидетелями японцами, они пали ниц, а им в ответ поклонились. Затем той же церемонией они обменялись и с нами. Осужденного подвели к помосту перед алтарем, покрытому красной войлочной тканью; совершив два поклона, один на расстоянии, а другой перед самым алтарем, он сел на корточки на возвышении. Он проделал все со спокойной отрешенностью, выбрав то место, откуда будет легче всего упасть вперед. Человек, одетый в черное, поверх которого была накинута легкая серая мантия, принес обернутый бумагой кинжал на простом деревянном подносе, который с поклоном поставил перед осужденным. Тот взял кинжал обеими руками, поднес ко лбу и с поклоном положил обратно. Это обычный японский ритуал, выражающий благодарность за подарок. Затем четким голосом, надломленным, но не страхом и чувствами, а скорее отвращением к необходимости признаться в поступке, за который стыдно, он заявил, что один несет всю ответственность за то, что 4 февраля отдал жестокий приказ открыть в Кобэ огонь по иностранцам, когда они пытались бежать, и что за совершение этого преступления он собирается вспороть себе живот и просит всех присутствующих быть свидетелями. Затем он вытащил руки из рукавов верхнего платья, длинные концы которых сложил сзади, чтобы не дать телу упасть назад, и остался обнаженным до пояса. Потом он взял в правую руку кинжал, как можно ближе к лезвию, вонзил его глубоко в живот… Мужественно проделав все это, он наклонил тело вперед и вытянул шею, как бы подставляя ее под меч. Кайсяку, сидевший с самого начала ритуала слева от него с обнаженным мечом, внезапно вскочил и нанес последний удар.

Говорят, что писатель Мисима Юкио (1925–1970) использовал такой же прием, но, поскольку он вонзил кинжал слишком глубоко, мышцы напряглись, к тому же он спешил, поэтому кайсяку не смог отрубить ему голову одним ударом, как планировалось.

Самураи и поэзия

Древние классические рассказы о самураях, как и некоторые другие японские повествования, полны стихов. Включение в текст стихов – отличительная черта буддийских сочинений, впрочем, китайские историки и писатели тоже любили включать их в ключевые места повествований. Авторы хроник и рассказчики древней Японии были хорошо знакомы и с теми, и с другими и, вполне возможно, позаимствовали у них этот риторический прием. Позднее умение писать стихи стало составной частью образования благородного человека, появился обычай слагать прощальные стихотворения перед смертью. В результате самурай и поэзия стали практически неотделимы друг от друга.

В VII в. – некоторые ученые полагают, что еще раньше – основой японского стихосложения стали строки по 5 и 7 слогов. Поначалу в длинных стихотворениях комбинация 5 и 7 слогов использовалась произвольно, но к IX в. самой распространенной поэтической формой стала танка, «короткая песня»,