Книга Обнаженные мужчины - Аманда Филипаччи

Я иду на работу. Попрошу их сегодня же. Как мне действовать? Быть сильным и уверенным? Или милым, очаровательным и смиренным? Просьба о повышении уже сама по себе свидетельствует о силе и уверенности, так что, возможно, мне следует быть при этом милым и очаровательным.

Я стучусь в открытую дверь своего начальника.

– Да? – отзывается он.

– У тебя есть минутка? Мне бы хотелось с тобой побеседовать, – сообщаю я с улыбкой.

– О'кей.

Я сажусь напротив него, вытирая влажные ладони о колени. Входит Энни и начинает переставлять книги на полках. Мне мешает ее присутствие, но начальник не обращает на нее внимания и ждет, чтобы я заговорил. Итак, я начинаю:

– Мне кажется, что я выполнил свой долг. Я долгое время занимался вырезками. Я немного занимался проверкой фактов, но не слишком много. И я подумал: не могу ли я получить повышение? – Я бросаю взгляд на Энни. Она отвечает мне скептическим взглядом; возможно, даже презрительным; или, по крайней мере, снисходительным.

– В самом деле? – спрашивает босс с удивленным видом.

– Да. Почему это тебя удивило?

– Не знаю. И как ты себе представляешь это повышение?

– Наверно, редактор, занимающийся только проверкой фактов. По крайней мере.

Он задумчиво кивает.

– Мне нужно это обсудить с Кэтрин, – говорит он. Кэтрин – наш главный редактор. – Я дам тебе знать о ее решении.

– О'кей, – отвечаю я, снова вытирая ладони о брюки и поднимаясь. – Ну что же, благодарю. Я тебе признателен – Я киваю ему и выхожу из его кабинета.

Я нервно занимаюсь вырезками, приказывая себе не нервничать. Самое худшее, что они могут сказать, – это «нет», верно? А с чего бы им так сказать? Я – милый человек и хорошо справляюсь с вырезками. Возможно, я мягкий и скучный, но, конечно, никто не может отрицать, что я мил. Приготовься к долгому ожиданию, говорю я себе. Не думай, что тебе дадут ответ сегодня. Вероятно, еще и не завтра. Быть может, они дадут ответ через неделю. Возможно, даже забудут. Мне придется им напомнить, если они ничего не скажут через неделю.

Время пролетает быстрее, чем обычно. Примерно через два часа ко мне подходит Энни и говорит:

– Он зовет тебя в свой кабинет.

– О, хорошо, – отвечаю я, оцепенев.

Она следует за мной в кабинет и снова начинает переставлять книги на полках.

Я сажусь напротив босса.

– Я только что говорил с Кэтрин, – сообщает он, – и, взвесив все, мы оба пришли к заключению, что в твоих услугах больше не нуждаются.

– Что ты хочешь сказать?

– Нам бы хотелось, чтобы ты подал заявление об уходе завтра утром, если это тебе удобно.

– Я с радостью продолжу заниматься вырезками.

– Это неудобно для нас. Мы бы предпочли, чтобы ты ушел. Мы были бы признательны.

– Почему? Что заставило вас принять такое решение?

– Моя беседа с Кэтрин. Мы обсудили твое предложение и пришли к выводу, что фактически ты нужен нам для вырезок не больше, чем для проверки фактов. – Он смотрит на меня отсутствующим взглядом.

Я смотрю на Энни, надеясь на ее сочувствие, но ко мне обращена ее спина.

Я иду домой. Я был напористым, и вот что из этого получилось. Чего уж хуже! Чертов слон.

А может быть, все к лучшему. Я поищу новую работу, которая, вероятно, будет лучше прежней. Любая будет лучше. Но сначала я сделаю передышку. Неделя-другая, перед тем, как начну рассылать свое резюме. Как раз достаточно времени, чтобы собраться и привести свою жизнь в порядок.

Заметьте: я говорю о своем слоне, как говорят о Боге. «А может быть, все к лучшему». Такое оправдание придумывают, когда Бог делает что-то не так.

Когда Шарлотта приходит с работы, то видит, что ее вещи в коридоре. Она пытается открыть мою дверь, у нее ничего не получается, начинает звонить, кричать, стучать, звать, оскорблять, плакать, бить в дверь ногами, угрожать самоубийством, вызовом полиции, которой якобы она меня сдаст, – и наконец умолкает. Я смотрю в глазок. Ее вещи все еще на месте, но ее нет. Я приоткрываю дверь на один дюйм, и она выскакивает и бросается на дверь. Но я готов к такому фокусу, ей не удается поймать меня врасплох, и я легко закрываю дверь.

Все начинается сначала: стук, вопли, оскорбления и слезы. Я принимаю ванну с затычками в ушах. Горячая вода снимает напряжение, мускулы расслабляются. Через пару минут я вынимаю одну затычку. Она все еще стучит в дверь.

– Меня уволили! – кричу я ей из ванны.

Стук на минуту прекращается, потом возобновляется с новой силой.

– У меня нет работы, и я вообще не собираюсь больше работать, – ору я в надежде, что после такой информации она перестанет за меня цепляться. – Ты меня слышала?

– Открой дверь! – вопит она в ответ.

– Ты слышала, что меня уволили? Слышала? – ору я что есть мочи.

– Да, слышала, но ты найдешь себе другую работу…

Я снова вставляю затычку в ухо и закрываю глаза, довольный. Она слышала. Это единственное, что имеет значение.

Я слышу заглушённый затычками звонок телефона. Но не подхожу. Еще три дня – и я отдохну от телефона, и, быть может, от моей бывшей любимой девушки, и, быть может, от моей кошки, а если повезет, то даже от незнакомцев на улице – хотя на это я не особенно надеюсь.

На следующее утро я отправляюсь на работу подавать заявление об уходе. Я иду, поджав хвост, ссутулившись. Я проиграл, я – неудачник.

Нет, не я, а они. Их жизнь так пуста и скучна, что они развлекаются, делая мелкие гадости. Я должен войти, как король. Это я должен презирать и снисходить – раз в кои-то веки.

Я вхожу в офис журнала с высоко поднятой головой и кладу заявление об уходе на стол босса. Его нет в кабинете. Уж конечно, я не стану дожидаться его возвращения, чтобы с ним попрощаться. Направляясь к выходу, я прохожу мимо Энни, сидящей за своим столом, и бросаю ей:

– Чао, Энни. Хороших тебе вырезок.

Я отвожу Мину к ветеринару, чтобы ей удалили яичники. Спустя два дня она лежит на моем письменном столе, уставившись на меня отсутствующим взглядом. Я глажу ее по голове, но она холодна, как айсберг. Я пытаюсь взять ее на руки, но она шипит и напрягается, и я ее отпускаю. Она устраивается в прежней позе, и я замечаю, что из-под нее выглядывает что-то оранжевое.

«Что это?» – спрашиваю я.

«Отъе…сь», – отвечает она, прикрывая оранжевый предмет своим телом.

«Что это за предмет?» – повторяю я.

Она отворачивается.

«Не смей меня царапать» – предупреждаю я, подсовывая под нее руку.

Она в ярости оборачивается ко мне и кусает за руку. Появляется кровь. Я вскрикиваю. И ощущаю непреодолимое желание схватить ее и швырнуть через всю комнату, но подавляю его: ведь ее только что прооперировали.