Книга Время бесов - Сергей Шхиян

— Интересно, как отсюда попасть в Перловку? — спросил я, называя подмосковную станцию.

Илья Ильич задумался, потом уверенно обозначил азимут:

— До Перловки отсюда будет сорок верст, сначала тридцать на север, потом по большаку в левую сторону до Марьиной пустоши, а там три версты проселком, через лес. Нет, соврал, — остановил он себя на полуслове, — не три версты, а все четыре!

— Да! — уважительно сказал я. — А мне казалось, что она по Ярославскому направлению.

Опухтин то ли не понял, что я сказал, то ли не расслышал. Мне стало интересно, что он все-таки задумал. Зачем ему приспичило тащить нас в лес? Мы были вооружены, он видел нас в деле и уже мог бы понять, что просто справиться с нами ему будет не очень просто. Короче говоря, вопросов было больше чем ответов, а Илья Ильич никак на них не отвечал.

Мы стояли на дороге, которая вела в губернский город. Судя по времени, проведенному в пути, от Троицка отъехали всего верст на десять. Погони за нами пока не было. То, что главная цель Опухтина — приватизировать реквизированные ценности, было ясно с тех пор, как появились товарищи интересующиеся тем же самым. В самой пролетке спрятать их было негде, экипаж был открытым и довольно примитивным — обычная рессорная тележка с двумя лавками для пассажиров и кучерским облучком. Единственное место, где что-то можно было положить, находилось именно под этим облучком. Он был сделан в виде узкого ящика, закрытого сверху сиденьем. Пока у меня не было возможности проверить, что там лежит.

— Если мы пойдем лесом, то куда денем лошадей и пролетку? — спросил я.

— Их оставлять на дороге нельзя ни в коем случае! — тотчас оживился Опухтин. — Иначе они, — он посмотрел в сторону города, — догадаются, куда мы свернули и устроят погоню. Заведем лошадей подальше в лес и оставим.

— Но ведь тогда они погибнут! — возмутилась Даша.

К этому времени уже так стемнело, что разобрать нюансы выражения лица троицкого большевика было невозможно, но по тому, как он ответил, этого и не требовалось:

— Кто, товарищ Ордынцева, важнее для революции, лошади или коммунисты?!

Думаю, что Ордынцевой, как представителю конкурирующей партии, более симпатичны были все-таки лошади, но она это не озвучила, сказала другое:

— Лошадей можно распрячь и отпустить, они сами найдут свою конюшню.

Однако, такое решение Илье Ильичу не понравилось, он тотчас его опротестовал.

— Нам нельзя, чтобы псевдокоммунисты узнали, что мы остались в уезде!

— Вы думаете, им лошади расскажут? — невинно спросил я.

— Нет, конечно, — уверенно, почувствовав, что инициатива уже принадлежит ему, ответил Опухтин, — лошади говорить не умеют. Они догадаются, что мы остались где-то поблизости.

— А как вы с таким ранением собираетесь пробираться лесами? — задал я новый вопрос. — Вы и версты не пройдете.

— Это ничего, когда человек мобилизуется для большого, общего дела, то он творит чудеса! — успокоил меня он. — Дойдем потихонечку, будем чаще отдыхать

— Знаете, что, Илья Ильич, — задумчиво сказал я, — мне кажется, нам с товарищем Ордынцевой ничего особенного не грозит. Вы, пожалуй, пробирайтесь лесом сами, а мы дальше поедем на пролетке.

Опухтин как будто со всего маха налетел на препятствие, вытянулся вверх и резко ко мне повернулся

— Как так, на пролетке? Вы в своем уме?! Да вы знаете, что с вами сделают, если поймают?! Упаси вас товарищ Троцкий попасться в руки наших товарищей!

Илья Ильич страшно разволновался, повысил голос и вцепился мне в рукав.

— Вы меня только послушайте, — умоляюще говорил он, — вам никак нельзя оставаться одним, вы без меня тотчас пропадете!

— Пока, сколько мне помнится, — не сдержавшись, напомнил я, — это вы без нас пропадали. Что же вы позволили милиционеру убить ваших товарищей? Да и вас спасли тоже мы. Вы же почему-то скрываете от нас с товарищем Ордынцевой, куда спрятали экспроприированные ценности. Нехорошо, товарищ Опухтин, обманывать товарищей по партии!

— Какие еще ценности! Я даже слушать не хочу про эти глупости! Кому вы поверили? Медведю? Да вы знаете, что он тайный меньшевик и ренегат?!

— Знаю, — таинственным голосом сказал я, — меня прислали проверить вашу партийную организацию на верность идеалам. У вас Илья Ильич никаких идеалов не оказалось, так что придется вас вычистить из партии.

— Как так вычистить, что вы, товарищ, такое говорите! Я в членах с восемнадцатого года!

— А я, как вы знаете, с четырнадцатого! И имею большие полномочия. Вы же почему-то хотите заманить нас в лес. На чью мельницу льете воду, гражданин Опухтин?! Каледина или барона Врангеля?

В темноте не было видно, побледнел ли Илья Ильич, но как задрожал его голос, мы услышали:

— Товарищ Алексей, я могу поклясться, что я всегда был и остаюсь верным нашему делу…

— Какие ценности вы экспроприировали, и где их прячете? — официальным голосом спросил я. — Учтите это ваш последний шанс! Шаг влево, шаг вправо, стреляю без предупреждения. Прыжок на месте расцениваю как провокацию! — добавил я любимую фразу будущих коммунистов.

Опухтин, конечно, ничего не понял, но про расстрел и провокацию до него дошло. Он как-то опал телом и сразу сделался меньше ростом. Подошел почти вплотную, засматривая мне в лицо:

— Я все делаю не для себя, а для партии. Я хочу спасти народное богатство от расхитителей! Верьте мне, товарищ Алексей! Товарищ Ордынцева, ты же меня знаешь, подтверди, что я честный партиец!

Отвернувшись от впадающего в раж и брызжущего слюной товарища, я краем глаза заметил несоответствующие речам судорожное движение его руки, пододвинулся к нему вплотную и уперся пальцем в живот. После чего проникновенным голосом посоветовал:

— Вы, Илья Ильич, напрасно беспокоитесь. Ваш браунинг я на всякий случай разрядил еще в больнице, а вот мой наган нацелен вам точно в живот. Подумайте, как тоскливо будет умирать одному ночью на пустой дороге.

Опухтин дернулся и застыл, как во время детской игры в «замри», стоял неподвижно, чуть покачиваясь

— Я и не собирался ничего такого, — убитым голосом сказал он, — мы же с вами товарищи!

Не знаю, о чем в эту минуту думал партиец, я же, что было сил сдерживал себя, чтобы не дернуться, и он не понял, что я блефую. Мысль разоружить ненадежного партнера у меня была, не было времени и возможности.

— Вот именно, — небрежно произнес я, дружески тыча указательным пальцем в его кругленький животик, — зачем губить нужного революции товарища? Тихо, двумя пальцами вытащите из кармана браунинг и передайте мне. Только очень медленно, а то последнее время я стал почему-то нервным.

Опухтин застыл на месте, потом подчинился и отдал браунинг. Я вздохнул с облегчением, но палец убрал.