Книга Знакомый незнакомец - Эрин Найтли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он лгал ей. Лгал в лицо.
Неверие едва не парализовало ее. Он был здесь все время. Знал, кто она. Знал по десяткам, возможно, по сотням писем. И все же не открылся ей. Даже после того, как поцеловал ее здесь, в саду. Смотрел в глаза. Столько раз беседовал с ней. И все это было ложью?!
Бенедикт взбежал на террасу, хлопнул Ричарда по плечу. Друзья вошли внутрь.
Эви прищурил ась. Позже она разберется с ролью Ричарда во всем этом деле. Пока что она пыталась справиться с предательством Бенедикта, вкус губ которого до сих пор сохранился на языке.
Она не может видеть его. Не может видеть никого. При мысли о том, чтобы сидеть напротив него за ужином и пытаться поддерживать светскую беседу, словно ничего не случилось, ее тошнило. Может, завтра она найдет в себе силы, чтобы задать ему словесную порку. Но не сегодня.
Обида, гнев и сознание предательства, которые она чувствовала семь лет назад, вернулись с новой силой.
Она вдруг остановилась. О нет! Господи, ведь никто не ведает, что она узнала правду! Если Ричард и Бенедикт разыгрывали этот фарс ради нее, значит, будут просто обязаны продолжать обман: вдруг папа узнает, что это Хастингс гостит под его крышей. Отец вполне способен убить негодяя.
Эви горько усмехнулась.
Возможно, не убьет, хотя Хастингс этого заслуживает. Но по меньшей мере будет чрезвычайно недоволен. Только он знал о том, что творилось с Эви после получения последнего письма. Если папа расстроится, мама захочет узнать почему. Если мама узнает о той глупости, что совершила Эви в тот день, значит, получит полное право потребовать, чтобы дочь продолжала бесконечно выставлять себя на брачном рынке.
В конце концов, если Эви однажды показала себя полной дурой, то же самое может случиться и во второй раз.
Дрожь, охватившая ее, не имела ничего общего с ночным холодом. Она не позволит Бенедикту открыть другим свое настоящее имя. Не позволит нарушить ее планы в тот момент, когда она почти получила желаемое.
Ад и проклятие. Ничего не остается, кроме как поговорить с ним наедине. Но сначала придется выдержать ужин.
Стоя среди деревьев, Нед Барни наблюдал, как молодая леди открывает стеклянную дверь террасы и уходит в дом. Должно быть, член семьи. Слишком дорогая одежда для служанки. Впрочем, какая разница? Ему нужен только Хастингс. Не какая-то девчонка, которая неизвестно почему так долго торчит на холоде.
Осторожно ступая на левую ногу, он оттолкнулся от древесного стола. Грубая кора впилась в ладони, и Нед поморщился. Нет никаких сомнений, что он нашел тот самый дом. Достаточно велик для короля, не говоря уже о маркизе. Но именно размеры и станут причиной некоторых трудностей. Мало того что десятки слуг так и шныряют туда-сюда, придется ждать, пока его добыча покинет безопасную территорию. Поскольку, охромев, он потерял былое проворство, то вряд ли сумеет улизнуть вовремя, если кто-то заметит его поблизости от дома.
Барни потуже завернулся в потрепанное пальто: ночь становилась все холоднее. У него было все необходимое, чтобы заночевать в лесу. Но, не имея такой роскоши, как возможность развести костер, он думал о такой перспективе без особого энтузиазма. Нет, сегодня он переночует в гостинице. А завтра снова появится здесь и возобновит наблюдение.
Он умеет быть терпеливым. В конце концов, он долго ждал, чтобы отомстить ублюдку, который лишил его… очень многого.
Барни потер ноющую рану, наслаждаясь ледяным ожогом холодной ярости, наполнявшей грудь. Когда Хастингс выследил и уничтожил всю шайку контрабандистов, Барни избежал поимки, прыгнув с борта корабля в непроглядно черную морскую воду. И хотя этим спас себе жизнь, все же сломанная при побеге нога срослась неправильно, и он никогда не будет тем человеком, которым был до нападения. Также как никогда не будет иметь столько денег, сколько зашибал в те счастливые времена, когда о негодяе Хастингсе никто и слыхом не слыхивал.
Он с мрачной улыбкой похромал туда, где оставил лошадь.
Пусть ублюдок спокойно спит сегодня. Рано или поздно он появится, и тогда враг будет его ждать!
Измученный до полусмерти Бенедикт закрыл дверь своей комнаты. Медленно, осторожно снял фрак и взвесил на руке. Сойдет.
Со всем накопившимся за вечер бешенством он швырнул фрак через всю комнату. Фрак развернулся в полете и как ни в чем не бывало приземлился по другую сторону кровати.
Жаль, что у него под рукой нет чего-то бьющегося вроде дорогой и бережно хранимой матерью вазы эпохи Мин. То, что можно швырнуть со всех сил. То, что при этом разлетится на миллион осколков.
Отяжелевшей рукой он потер шею и опустился на мягкую скамью у изножья кровати. Нет. Ни к чему что-то бить. Он блестяще сделал это в саду. Уничтожил все, что только можно…
Вряд ли выражение ее лица когда-нибудь померкнет в его памяти. И он даже не мог отчитать Ричарда за разоблачение. Нельзя же сказать другу, что страстно целовался с его сестрой, когда тот, сам того не желая, все разрушил.
Бенедикт медленно стянул сапоги и небрежно уронил их на пол. «Кошмарный» — весьма слабый эпитет для описания сегодняшнего ужина. Эви, бледная, как ее платье, сидела, подобно мраморной статуе, отговорившись усталостью после тяжелого дня, когда отец спросил, что с ней. Бенедикту пришлось призвать на помощь годы тренировки, чтобы сохранять невозмутимый вид. Он даже ухитрялся смеяться шуткам Ричарда. Но, независимо от того, на кого он смотрел и с кем говорил, все его чувства были настроены на Эви. Он мысленно молил простить его. Дать возможность объясниться. Перестать его ненавидеть.
У него каким-то образом создалось впечатление, что она просто не может не питать к нему ненависти. Но это, однако, не помешало ему хотеть совсем иного.
Он должен пойти к ней.
Бенедикт вынул часы. Почти одиннадцать. Он подождет еще час, чтобы увериться, что в доме все спят. Но ни минутой больше.
Нервная энергия все еще бушевала в нем, не давая усидеть на месте. Он встал и принялся расстегивать рубашку. Нужно успокоиться и взять себя в руки. В таком состоянии он ни на что не годен.
Бенедикт надел широкие штаны, в которых обычно тренировался, зажег несколько свечей и вынул шпагу.
Движения были такими знакомыми, что даже думать не нужно. Только действовать. Он сосредоточился на каждом вдохе, слушая биение собственного сердца.
«Наступать, наступать, прыжок, выпад, отступать, отступать, восстановление. Прыжок!»
Он автоматически выполнял упражнения, от легких до сложных, игнорируя лившийся по телу пот, вопли измученных мышц, грохот сердца.
Но тут тихий стук в дверь остановил его на полувыпаде. Надежда вновь пробудилась к жизни. Он швырнул шпагу на постель, но, прежде чем успел сделать три шага, дверь открылась.
На пороге стояла она.
Эви тихо скользнула внутрь и закрыла дверь, прежде чем обернуться к нему. Бенедикт замер, как пригвожденный к месту.