Книга Мефодий Буслаев. Свиток желаний - Дмитрий Емец

– Еще как. Как известно, самые надежные договоры – это те,что никогда не были записаны на бумаге. Число бойцов с той и с другой стороныдолжно совпадать. Только в этом случае можно рассчитывать на славу и избежатьобвинений в трусости. С другой стороны, то, что с нами кот – волшебное все жеживотное, – дает златокрылым моральное право напустить на нас любого другогомагического зверя, к примеру, грифона или сфинкса.

– Грифон против Депресняка? Это нечестно! Мой котик этого незаслужил! – воскликнула Даф, в беспокойстве озираясь.

– Хромающая этика в данном случае промолчит в тряпочку,поскольку формально нас будет пятеро против пяти. Но не думаю, однако, что уних с собой грифон. Все же лопухоидный мир требует элементарной осторожности,которой от боевого грифона ожидать не приходится.

– Ага. Грифон разнес бы не только театр, но и половинуквартала, – фыркнула Улита. – Но ты, подруга, все же придержи своечучело-мяучело. А то златокрылые покатят потом бочку, что нас было больше!

Даф в ответ молча показала ей перегрызенный поводок.

– Это что – намек? – хмуро поинтересовалась Улита.

– Он был такой подозрительно тихий. Подавленный. Я дажерасстегнула ему комбинезон и сняла намордник. Думала, тут темно и все равноникто не увидит, – оправдываясь, сказала Даф.

– Ну-ну! И давно ты поняла, что он смылся?

– Ну с минуту уже… Он вернется… потом… ну, когда емунадоест… – поспешно добавила Даф.

– Не переводи стрелки, светленькая! Уж не хочешь ли тысказать, что где-то по театру летает психованный, гормонально озабоченный ивечно голодный лысый кот? – уточнила Улита.

– Он не психованный. Он просто впечатлительный и ранимый, –обиделась Даф. Против остальных характеристик она не возражала.

В эту минуту театральная люстра где-то в вышине нежнозазвенела.

– Ого… На ней явно раскачивается кто-то крайневпечатлительный и чудовищно ранимый. Ты можешь его достать, Даф? –поинтересовался Арей.

– Да. Если материализую крылья и сама полечу. Сделать это?

– Не стоит. Сейчас не лучшее время. А ты, Улита, достанешь?

– Если из арбалета, то запросто, – хищно предложила ведьма.

– Только попробуй! – рассердилась Даф, хватаясь за флейту.

– Перестаньте ссориться! Надеюсь, он уронит люстру на головузлатокрылым. Все же жаль, что у них нет с собой сфинкса. Кошечки бы милопорезвились и заодно снесли бы до основания этот рассадник культуры, –философски заметил Арей.

* * *

Во втором действии на сцену со скрипом выкатилась инвалиднаяколяска с обмякшей в ней старой графиней. Графиня, с виду абсолютная рухлядь,была изготовлена из проволоки и пустых пластиковых бутылок. Все монологи за неескрипучим голосом произносил большой граммофон. Коляску графини толкали тригорничные девушки в кокошниках и парадном обмундировании войск СС.

Лиза, в собачьем ошейнике с бляшками, была прикована кколяске цепью. Ей не сиделось на месте, и периодически она начинала, томясь,звенеть цепью и делать руками умоляющие жесты. Чувствовалось, что она готовавыскочить не только за Германна, но и за горбуна Лигула, лишь бы ее спустили споводка.

На сцену верхом на игрушечной лошадке выкатился Томский ипроорал в ухо чучелу:

– Здравствуйте, грандмаман! Я к вам с просьбою!

– Что такое, Паул? – с некоторой заминкой отозвалсяграммофон.

– Позвольте вам представить одного из моих приятелей ипривести его в пятницу на бал!

– Приводи его прямо на бал, и тут мне его и представишь! – сочередной задержкой, возникшей по техническим причинам, захрипел ему в ответграммофон.

На радостях, что его миссия удалась, Томский впал в буйство,спрыгнул с лошади и, подхватив из коляски чучело, принялся носиться по сцене. Вбеспокойстве за графиню Лиза так металась, что опрокинула пустую коляску и едване сорвалась с цепи.

В третьем действии на сцене вновь объявился Германн. Вначалеон долго обольщал Лизу из-за кулис, используя флажки морского телеграфа, азатем прокрался в спальню к старой графине и стал переругиваться с граммофоном.Когда же и после этого граммофон не открыл ему тайны трех карт, Германн вспылили выхватил огромный «кольт».

– Старая ведьма! Так я ж заставлю тебя отвечать! – крикнулон, заскрежетав зубами так, что взволновался даже сидевший в десятом рядустоматолог Ашот Кирзарян.

Перепуганное чучело, не выдержав нервного напряжения,задрожало всеми проволочками и рассыпалось на отдельные пластиковые бутылки.

«Эге! Это неспроста! Интересный символ! Знаков на семьсот спробелами!» – подумал Кактусов, строча в блокнот.

До смерти напугав графиню, Германн сгоряча выпустил взрительный зал всю обойму и удалился под грохот барабанов и стоны скрипок.Далее действие разворачивалось своим чередом и закончилось весьма прискорбно.

В конце спектакля брыкающегося Германна утащили в психушкудва мускулистых санитара, одетых в полосатые брюки и белые халаты. За ним,позванивая цепью, затрусила Лиза. Прочие герои некоторое время потоптались насцене, но потом тоже куда-то слиняли, оставшись без идейных вожаков. Занавеснесколько раз кокетливо дернулся и закрылся.

В следующую минуту часть публики побежала в гардероб, чтобызанять очередь, а другая стала громко хлопать и кричать «Браво!». Услышавовации, из директорской ложи немедленно высунули носы И. Шпунцер-Сморчковский иО. Гулькинд, ранее прятавшиеся за шторкой. Режиссер спектакля Лукиан Бабецнемедленно вытребовал их на сцену, попутно объяснив зрителям, что оба оказалисьв театре чисто случайно, проездом из Бостона в Омск.

Втроем они долго раскланивались. При этом Лукиан Бабец делалвид, что ему неловко и он собирается исчезнуть за кулисами, но почему-то всеравно каждый раз оказывался впереди всех. Шпунцер-Сморчковский целовал в обещеки горничных девушек, а О. Гулькинд вытащил из ямы дирижера и первую скрипкуи вместе с ними бегал по сцене, сея сумбур и беспокойство. Неизвестно какимбоком на сцене появился и Вольф Кактусов и полез было здороваться к ЛукиануБабцу, но тот в творческом угаре, небрежно кивнув, повернулся к нему спиной.

Огорченный Кактусов грустно слинял.