Книга «Работа мечты». За кулисами индустрии моды - Джулия Менситьери

следовательно, причина, по которой Тьерри оказался за бортом, по его мнению, заключается в том, что она вошла в состояние «пересвеченности», то есть в режим «медийной видимости» (Heinich 2012). По словам Тьерри, в первые десятилетия его карьеры мир моды был миром немногочисленной элиты, группы избранных, чей изысканный, богемный стиль жизни в корне отличался от образа жизни масс. С тех пор как мода попала в СМИ, она стала всеобщей мечтой, ее самые известные деятели превратились в звезд. Мода сделалась империей, а ее профессиональное сообщество выросло в разы. Индустрии моды требовалось больше работников, и все больше людей хотели приобщиться к миру мечты. Таким образом, профессиональная элита, чей статус был основан на эксклюзивности и изысканности, стала элитой желания, принадлежность к которой определялась степенью известности: «Многие люди хотят работать в моде, потому что думают, что тут все легко <…> они думают, что мы только и делаем, что „пьем шампанское с красивыми девушками, симпатичными парнями, веселимся вовсю“. Они не видят, что за этим стоит огромный труд по созданию одежды, проведению исследований; они же видят только блеск, мишуру, вот и все…»

Освещая моду, средства массовой информации умалчивают о подробностях ее производства и условиях труда, подавая ее публике исключительно как мир мечты. Когда я спрашиваю Тьерри, была ли мода во времена его учебы такой же желанной профессией, как сегодня, он отвечает: «Абсолютно нет, совершенно, совсем не была… это появилось гораздо позднее. Во-первых, когда я был студентом <…> нас было очень, очень мало; сегодня только в одном Париже пятьдесят школ моды, а работы у выпускников нет. У меня была своя компания, я ее закрыл в 2000 году, и каждую неделю я получал десятки предложений от людей, которые хотели прийти и работать просто так, бесплатно, а мы — давай начистоту — были далеко не Dior или Chanel. Но что им делать потом? Работы нет, потому что в компании есть только один дизайнер, им не нужны пятьдесят. Есть главный дизайнер, у него два-три помощника, не больше, и все. Все это превратилось в какую-то моду на моду». Мода на моду совпала с кризисом безработицы и капитализацией видимости. Будучи представителем старшего поколения и начав работать в моде раньше, когда все было иначе, Тьерри не понимает, как сам факт приобщения к миру мечты может быть формой вознаграждения за труд. Но при этом он осознает, какую важную роль теперь играет в его профессии публичность, представленность в СМИ, и сожалеет, что не смог себе этого устроить:

Я никогда не ходил на вечеринки и все такое, никогда. И это тоже было ошибкой, потому что (не хочу показаться самонадеянным) если бы я это делал, то был бы сегодня очень знаменит, поскольку как дизайнер я профессионал высокого класса. Я никогда не делал как все. <…> Вот, например, взять Лагерфельда, когда ему нужно было подать себя, запомниться: он приносил огромную сумку подарков; он часто ходил на блошиный рынок и знал, кому что нравится. К примеру, тебе нравятся браслеты — он дарит тебе браслет, он умел выбирать, знал, кому что дарить. Таким образом он создавал себе репутацию, во многом. А я не создавал, мне все это безразлично.

Тьерри винит в закате своей карьеры неумение подать себя, обеспечить себе видимость. Он не делал как все, не «играл по правилам», а одним из правил является использование стратегий соблазнения, чтобы накопить социальный капитал и стать заметным в СМИ. По мнению Тьерри, разница между его карьерой и карьерой Карла Лагерфельда заключается в степени публичности, которая, на его взгляд, является парадигмой успеха. Успех Лагерфельда, полагает Тьерри, основан как на дизайнерском таланте, так и на умении раскрутить себя[97]. Действительно, слава немецкого дизайнера выходит далеко за пределы мира моды. Как говорит Тьерри, Лагерфельд — это «икона»:

Он прекрасно понимает, что порой выглядит нелепо, смешно. Он говорит: «Я — марионетка». Он будто надевает на себя костюм, входит в образ, получая от этого удовольствие, ему под восемьдесят, и он один из величайших фигур в моде <…> он очень, очень мощная фигура, он понял все об этом рынке, о том, как он работает. Он настоящий человек моды. Он икона.

Тьерри отдает себе отчет в том, что если бы он играл по правилам, то тоже стал бы знаменитым. Однако вместе с этим он понимает, что именно его равнодушие к собственной популярности и публичности позволило ему так долго проработать бок о бок с Лагерфельдом:

С ним нужно уметь оставаться в тени; я никогда публично не заявлял, что был директором по дизайну у Карла Лагерфельда. Я бы все еще был там, если бы хотел; у него лет по тридцать — тридцать пять одни и те же помощники, но они всегда в тени, никто их не знает в лицо. А я знаю. Они зарабатывают кучу денег, имеют все, что хотят, но…

Главное правило работы с Лагерфельдом — не посягать на его медийное влияние. Лагерфельд «хорошо платит»[98] своим сотрудникам при условии, что они остаются в тени. В документальных фильмах, показывающих закулисье его работы[99], его ассистентов-дизайнеров никогда не видно, и создается впечатление, что он один и есть тот самый избранный модельер, который стоит за всеми творениями и проектами. Шарлотта, модный обозреватель, рассказала мне о том, как СМИ освещают деятельность великих модельеров, оставляя за кадром работу их команд: «Ты видишь модельеров, которые будто рок-звезды. В то время как многие из них просто раздают указания по коллекциям. У них в ателье работают по пятьдесят человек, которые выполняют за них всю работу, и никто не знает их имен».

Эльза: работа дизайнера сегодня

Страх Тьерри перед скукой, заставлявший его менять работу и место проживания, является хорошей метафорой потребности индустрии моды в постоянном обновлении. Если сравнить начало и конец его карьеры, то можно увидеть, как за это время изменился статус моды в обществе и как изменился капитализм в целом. Вот что говорит Тьерри о требованиях современного рынка труда:

Если ты не стажировался и не работал в Prada, Gucci или в одном из еще десяти успешных брендов, ты не сможешь никуда устроиться, по крайней мере в приличные места. У меня было много очень талантливых ассистентов, парней и девушек, которые пытались трудоустроиться в течение пяти, шести, семи лет. Я говорил им, что единственный путь — это вкалывать